Когда мальчик подрос, он догадался, что жить маме нравилось больше «на левом берегу». Часто в свободные от дежурства вечера она, пораньше забрав мальчика из детского сада, выезжала с ним в город.
Места, по которым они гуляли, мама называла не так, как называли их соседки, когда готовили обед на большой коммунальной кухне, и не так, как называли их в его детском саду, а потом в школе. Республиканский мост волшебным образом превращался в Дворцовый, проспект Двадцать пятого Октября в Невский проспект, а площадь Жертв Революции – в Марсово поле.
В доме на Пустой улице, кроме обычных жильцов, имелись еще и выселенные. Так называли между собой соседки несколько учительских семей, переселенных на правый берег из города. В коммуналке мальчика такая семья тоже была. И состояла она из одного-единственного человека – старика.
Раньше старик жил на Васильевском острове и преподавал историю. «В какой-то майской гимназии», – сказала на кухне соседка Антонина.
Но за год до рождения мальчика преподавать историю старику запретили и из прежней квартиры выселили.
На новом месте ему предложили вести русский язык и литературу. Кто-то из учителей потом рассказывал, что в ответ на это предложение старик рассмеялся. Но директор пожалел его и дал работу в школьной библиотеке.
Жильцы старика не любили и побаивались, потому что он ни с кем не разговаривал. Ни с кем, кроме мамы мальчика.
Соседки Евдокия с Антониной говорили про старика «этот, из бывших» и, когда приходила его очередь убирать места общего пользования, донимали мелкими придирками.
А мама старика защищала. Даже когда незадолго до войны отца мальчика арестовали за неудачный вредительский запуск ракеты на полигоне, мама не боялась защищать старика.
«Теперь могла бы и помолчать», – многозначительно говорили соседки. Но молчать мама не собиралась, а взяла однажды тонкий длинный нож для разделки рыбы, да не как обычно, а так, как брала скальпель во время своих операций, и предложила мгновенно присмиревшим кумушкам укоротить их языки и еще добавила, что полостные у нее тоже хорошо получаются, никто не жаловался.
Последний раз защищать старика ей пришлось через месяц после начала войны, когда тот начал пополнять запас положенных ему кубометров дров, принося к себе в комнату и складывая в углу штабелем доски от предназначенного к сносу, частично уже разобранного барака. А еще он сушил на своем кухонном столе тонко нарезанные морковь и лук.