– Прости, прости, – шептал он, с бессмысленной силой прижимаясь к ней, не переставая двигаться, и чувствуя обидную невесомую пустоту между ног. – Прости меня, Паша.
Она «усмехнулась» животом и замерла.
– Так меня еще никто не называл.
Он приподнялся, поправил волосы у нее на лбу, убрал пряди с губ.
Упал на бок рядом с нею и ткнулся носом в плечо.
– Значит, так и надо было, – легко вздохнула она. – Нос тоже холодный.
Потом поддвинулась под него, бережно взяла мертвую ладонь с негнущимися пальцами, положила на бедро и «усмехнулась» животом.
Я ушёл от неё в четыре часа ночи. Она с облегчением отпустила меня. На улице было холодно, и я сильно мерз в легком плаще. Остановился помочиться и увидел в свете фонаря первые снежинки. Я так обрадовался им.
– За меня другие пра-поют ребята, за меня другие отдадут долги, – вдруг запел я.
Все казалось, меня кто-то окликает, я оборачивался и прислушивался.
Резкие порывы ветра, неожиданный и пугающе живой шорох листьев по краям тропинки, гул ветвей в парке под стенами монастыря.
Вдруг обнаружил себя вблизи метро. ВХОД. Двери замкнуты железными скобами. Развернулся и пошел куда глаза глядят. Поднялся к темной башенке на возвышенности и вдруг из резкого холода сразу переступил в тепло, это был воздухозаборник метрополитена. Оказывается, под ним тепло. Обрадовался открытию. Долго стоял, грелся под теплыми волнами, курил, как будто волнуясь перед встречей. Потом пошел искать подъезд, но в этом районе везде были кодовые замки на дверях. Увидел кошку в окне. Она следила за мной с пустым интересом. Видно было, что ей тепло. Нашел совсем старый дом, поднялся почему-то на четвертый этаж, сел на ступеньки. Мне теперь легко, просторно и не обидно было в своем теле, и я был благодарен ей за сочувствие и щедрость, этой Полине Дон.
И всё это время я как будто видел себя, Анвара, со стороны, и не верил всему тому, что со мной. Это не я, а какой-то чужой, и сейчас не я, ведь у меня все хорошо, я правильный человек, я не мог вот так вот сидеть в чужом подъезде, тяжело забываться, ронять голову, впадать в бредовые видения, опять ронять голову, курить от нечего делать, выпускать пустой дым сквозь картонные губы, вздрагивать, быстро подниматься при малейшем шорохе, принимать скучающий вид и ждать света в окошке, когда откроется метро.