И вот это удивительное сочетание мягкости, почти водянистости мошонки и твердости члена. Ого, какой горячий и прямо вспухает под ладонью, будто хочет стать больше чем его оболочка и отдает волнами. Удивительно, что какое бы горячее тело не было, член всегда горячее, и это сочетание – холодные и тонкие его пальцы и горячий член. Даже чувствуешь венку на нем, и как пульсирует кровь. Бедный, беззащитный. И это странное чувство во рту его самостоятельности, его пресной безвкусности и резиновости, кажется, что слышишь резиновый хруст. И эта тошнота, когда касается нёба. И это наслаждение, и это восхищение мужской красотой.
– Скольких баб ты мог бы осчастливить, Кирилл?!
Он упал с кровати на колени.
– Я даже не… я… я не предполагал.
Что он не предполагал?
Пополз, встал, убежал и принес баночку с разбитыми острыми краями.
– Что это?
– …лин… Вазелин, я разбил баночку, осторожно. Была «Нивеа», не найду, прости.
Приятное ощущение холодной мази на горячем.
– Ты что из холодильника?
– Вот так, ты можешь вот так, пожалуйста, Анвар.
– Что?!
Я вытер ладонью лицо. Какой-то резкий, горький и бархатистый вкус на губах. Что это?! Пот такой горький? Надо же, горький?
– Да! Мне хорошо, почему мне хорошо?! Почему ты лучше Пепе?
– Кого?
– Пепе, кубинца, мне никогда не было так хорошо. Почему?
– Потому что я люблю женщин, Кирилл!
– Этого не может быть, не-ет.
Потом он пытался войти в меня. Она красиво прогибала талию и двигала пышными бедрами, струились желтые волосы по заострившимся плечам. И я думал, что мне так же будет хорошо, как и ей. Он так вежливо все советовал, и мне нравилась его вежливость, и его советы, я не умел так говорить с женщинами, я всегда стеснялся слов, не мог их подобрать, а он мог, у него получалось. По его уверенности и спокойствию было видно, что он уже не раз проделывал все это. Но мне было больно. И когда он резко и нетерпеливо, просто потому, что ему уже хотелось, дернулся, я изогнулся и схватил его за горло… который несколько, много раз переехал на машине тело режиссера Пазолини… и я вдруг понял этого итальянца, понял, что если сейчас не сниму с горла пальцы и не прогоню себя, то я задушу Кирилла, и еще раз задушу уже мертвого, и на следующий день про меня напишет «Московский комсомолец» в отделе криминальной хроники.
До утра стоял в ванной. Кирилл робко стучался в дверь и что-то говорил.