Это была ежедневная передача (не уверен, впрочем, что одна, может, несколько передач соединились в моем восприятии в одну, и не все они были ежедневными, но сменяли друг друга), и вели её два опера. Или журналист и опер. Или журналист был постоянный, а опера и иные эксперты чередовались. Так или иначе, фишкой сделали парный конферанс. Один опер постоянно глядел с видом спокойной враждебности, другой вообще был на вид больше бандит, чем опер. Ряженые они были или настоящие, но смотрелись убойно: спокойный опер играл следователя злого, а опер-бандит – ещё злее, и вдобавок они всё время подкалывали один другого, какими-то только им известными булавками. «И он просто скончался, – говорил злой. – Скончался прям здесь, на месте». – «А рядом кто-нибудь был?» – интересовался тот, что ещё злее. «Кошка его была». – «Мне бы очень хотелось знать, куда мы придём, если станем брать свидетельские показания у кошек».
Они отсматривали, вместе с нами, съёмки оперативные и сделанные камерами видеонаблюдения, фрагменты допросов и судебных заседаний, весёлые эпизоды в моргах и на пресс-конференциях. Они говорили «вступить в огневой контакт», «работать по преступлению» и шутили. Словно персонажи комедийного фильма про Очень Крутых. («Не знаю, о чём он думал». – «Ничего. Будут тебя убивать, так всё узнаешь».) У них хорошо получалось развлекаться самим и развлекать зрителей, мешая профессиональный жаргон с философией.
У опера-бандита на скуле был шрам. Как будто ему пытались выколоть глаз, но неудачно. А у спокойного опера глаза – безжизненно-серые, то пустые, то не по-доброму сосредоточенные – иногда казались. Экранами двух маленьких телевизоров. И крутили совсем другое кино. Причём разное: в правом глазу – какая-то комковатая порнография, в левом – избиения и убийства, неразличимые детально из-за водопадов кровищи. И всё это, по-моему, не имело никакого отношения к тому. Что крутилось у самого опера в голове.
Две передачи ушло у меня на то, чтобы вглядеться, и времени без счёта – чтобы оставить попытки нащупать сюжет. Не в сюжете было дело. Даже не понимая, что происходит. Я чувствовал мощь и ужас происходящего. И, наверное, чувствовал именно потому, что не понимал. В этих глазах Порнография, Насилие, Кровища достигали таких космических масштабов. Не из-за размеров, а из-за того, что кроме них вообще ничего не было, и ты знал, что не было и не будет. Что само по себе становилось очень убедительной историей. Эпосом. Космологией. Чем-то таким.