«Боже мой! – ужаснулась Наташа. – А ведь этому, практически изнасилованию с моей стороны, кажется, предшествовал еще и некий похабный приват-танец? – неприятно вынырнули в ее голове обрывочные точечные воспоминания. От которых Северову всю аж передернуло. – О-о-о, нет! Только не это! Кошка драная, коза пьяная!.. У-у-у-у!»
Нет, конечно, до высшей степени цинизма дело не дошло. Например, в части утреннего кофия в постель, то была уже сугубо Тарасова фантазия. Мягко говоря, выдавшего желаемое за действительное. А действительность была такова, что, когда Наташа, проснувшись с тяжелой похмельной головой, с трудом разлепила веки и увидела рядом с собой храпящее волосатое чудовище дезабилье, в выражениях она не стеснялась. Равно как в решительных действиях по изгнанию бесов из собственной квартиры. Так что брюки и рубашку Тарасу пришлось натягивать уже на лестничной площадке, под с треском захлопнувшейся за ним дверью. Но разве так начавшееся утро компенсировало ТАКУЮ прошедшую ночь? Стоп! А они вообще как? Хотя бы предохранялись?
«Ничегошеньки не помню!» – тихонечко застонала Наташа. Очень хотелось верить, что охреневший от привалившего счастья Шевченко не забыл о презервативах. «Еще не хватало залететь от этого придурка!» Впрочем, кажется, именно сейчас у нее начинались самые безопасные в этом плане дни. И то было, пожалуй, единственным утешением. Хотя… Какое тут, к черту, утешение!
Почувствовав, что не в силах более сдерживаться, Северова выскочила из кабинета, добежала до конца коридора, заперлась в душевой и, пустив струю воды, навзрыд заревела полярным дельфином. Сиречь белугой.
Душ. Душа. На душе – душно. А слезы – душат, душат, душат…
…Дверь с шумом, похоже ударом ноги, распахнулась, и в курилку вошел Крутов. Нарочито-тщательно он раскурил сигарету, после чего отрывисто скомандовал Ивану Демидовичу:
– А ну-ка, выйди в коридор! Нам поговорить нужно.
Филиппов покорно поднялся с дивана, снял очки, аккуратно положил в книгу закладку и удалился, плотно прикрыв за собой дверь.
– Послушай! – напряженно начал Крутов и запнулся, подбирая слова. – Так у вас с Наташей действительно… э-э… что-то было?
В ответ Шевченко, уже оправившийся от случившейся в оперской неприятной сцены, не удержавшись, прыснул. А затем и вовсе принялся ржать в полный голос: очень уж напыщенно-суровым предстал сейчас перед ним коллега.