Здравствуй, брат мой Бзоу! - страница 5

– Не понимаю, зачем он выбрался на берег? – промолвил Даут.

– Не знаю… Наверное, случайно.

Старик Ахра, наблюдавший за братьями, скрутил папироску, смочил шов языком и закурил. Дым медленно опускался из его носа, путался в седых усах, затем густыми завитками расплывался по сторонам.

Подаренная афалине рыба наконец утонула.

– Амза, пора идти. Мама будет ругать.

– Да… Но ведь он не уплывает. Когда еще удастся так поиграть?

– Он тут может до вечера плавать… Нам пора. Пошли!

Даут вышел на берег. Опустившись на гальку, вытер ноги, затем натянул чувяки. Амза вздохнул – возвращался спиной к дороге, чтобы дольше наблюдать за диковинным другом. Дельфин, заметив, что его покидают, замер. Все так же беззвучно смотрел на Амзу. Нырнул и вскоре показался с потрепанным осетром на носу.

Амза угрюмо подошел к брату. Не просушивая ног, обулся. На лбу его протянулись морщины. Движения юноши были резкими, выдающими раздражение.

– Ладно тебе, не расстраивайся, – улыбнулся Даут.

Дельфин подкидывал рыбу, ловил ее, окунал, смотрел на уходивших ребят. Старик Ахра остался курить – уже вторую папиросу.

Едва братья вышли на дорогу, Амза подпрыгнул:

– Да!

– Что?

– Мы видели дельфина! – почти крикнул юноша, ухмыльнулся, потом вовсе рассмеялся. – Кто еще видел дельфина так близко, а? Никто! А мы его даже трогали, гладили! Ведь это… ноздрю на макушке видел?

– Ноздрю на макушке?

– Именно! Надо будет всем рассказать!

Амза, довольный случившимся, бодро вскидывал руки, палкой обдирал крапиву, отпинывал камни.

Подул ветер. Возле солнца скромным сопровождением проявились ветхие облака. От мыса чаще взлетали чайки, они торопились к рыбачившим вдалеке баркасам. Во дворе Батала Абиджа, соседа семьи Кагуа, залаяли псы.

Зелень, позабыв утомительную влажность зимы, наконец окрепла и теперь ширилась пахучими соцветиями. Вдоль заборов растянулись десятки оттенков красного, желтого, синего – словно бы художник, захотев раскрасить штакетник, подготовил себе ароматную палитру. Во дворах зацвела неприметная шелковица.

Воздух, еще не разгоряченный, был прозрачен.

Ближние горы казались грудами состриженной с гигантских овец шерсти – зеленой, с черными жилками теней. Лишь редкие холмы нарушали этот образ залысинами земляных обрывов. Над ними, скомканное и осветленное, застыло облако. Севернее, между холмами и облаком, дремали горы Кавказа – одна гряда за другой. Чем дальше и выше стояла гора, тем бледнее был ее образ. При вечернем свете они превращались в темные недвижные тучи.