– Постой! – Нина Степановна взяла из рук Жени бархатный мешочек, положила его на место. Вперила в девушку тяжелый взгляд. – Неужели ты не видишь, какой умный и красивый мужчина рядом с тобой? Гена ведь писаный красавец, весь в отца!
– Для меня Геннадий Иванович – чужой муж. Его красота в таком случае не имеет для меня никакого значения.
– Не верю, чтобы он тебе не нравился.
– Дело ваше. Не буду ничего вам доказывать. – Женя больше не могла оставаться в этой душной, пропитанный запахами мазей, растирок и лекарств комнате. При неярком свете бра исхудавшее лицо Нины Степановны выглядело зловеще, точно отражая ее внутренний мир. – Я пойду.
– Подумай над моим предложением.
– Как же вам не стыдно такое предлагать! Я ведь Геннадию Ивановичу до гробовой доски обязана! – Женя не стала скрывать свое отношение к происходящему. – Вы же его мать. Как вы можете?
– Точно, предлагаю. Да так, чтоб забеременела и родила! Внуков хочу увидеть. – Нина Степановна опустила голову на высокую, тугую подушку. – Я ведь не вечная. Останешься за хозяйку, будешь жить жизнью, о которой мечтала. А иначе придется возвращаться в свою деревню. Помру, тебя быстро отсюда выпроводят.
– Откуда вам знать?
– Я права, вот увидишь.
– На чужом несчастье счастья не будет.
– Тебе откуда знать? Что ты, деревенщина, в этом понимаешь? Правда, – Нина Степановна ткнула ее искореженными артритом пальцами в бедро, куда смогла достать, – за то время, что ты с нами живешь, изменилась ты, девка. Другая стала, осмелела. Больше не похожа на затравленного зайца. Одежда, прическа, макияж, манеры – ты, как губка. Откуда ты взялась такая? Сколько раз у сына, невестки спрашиваю – молчат.
– Я тоже промолчу. – Женя решительно направилась из комнаты. У двери оглянулась. – И то правда, что страдания нам за грехи наши посланы.
– Ты свои уже замолила? – усмехнулась Баринская. – Одним больше, одним меньше – всего и дел-то.
В своей комнате Женя бросилась на диван, несколько раз изо всех сил стукнула по нему. Чувства, переполнявшие Платову, рвались наружу. Как нелегко держать их в себе. Поделиться не с кем. И раньше подруг мало было, а теперь и вовсе все общение – Баринские да продавцы в магазине. Да разве можно кому-то сказать о том, что предлагает ей несносная старуха. Неважно, что ей еще нет шестидесяти. Выглядит она на все семьдесят, а ведет себя паскудно. Сына своего, говорит, любит, но разве так выражают любовь?