– «Цезарь, стоя на берегу Рубикона и обратясь к приятелям, между коими был славный Азинний Полоний, сказал им: „Мы еще можем вспять возвратиться, но если перейдем сей мосточек, то надобно будет предприятие до самого конца оружием довести. Пойдем же, куда нас зовут предзнаменования богов и несправедливость супостатов наших. Жребий брошен“».
– Ах ты, Аника-воин! – с горестной насмешкой воскликнула мать. – Да ты погляди на себя в зеркало, какой ты есть Юлий Цезарь!
Александр растерянно взглянул на мать и повернулся к зеркалу, откуда ему в глаза глянул не Юлий Цезарь, не римский всадник, а растрепанный, невзрачный мальчишка с рыжеватой челкой, спущенной на лоб. Он отвернулся от зеркала, кинулся к матери и припал к ней, спрятав голову в ее коленях.
Мать, обливаясь слезами, приглаживала вихры сына. Аннушка бросила куклу и громко заплакала.
Василий Иванович приблизился к жене, опустился рядом на скамью, обнял ласково, пытаясь ее «разговорить»:
– Полно-ка, матушка. Голиафа[33] мы с тобой не породили. Эка беда! Не все герои с коломенскую версту. Принц Евгений Савойский[34] тоже был мал ростом, но совершил великие дела. А звали его «маленький попик». Вот и тебя зовут, сынок, барабошкой. Одно скажу тебе, Александр. У человека два портрета, две персоны бывают – внутренняя и наружная. Береги, сынок, свою внутреннюю персону: она поважней, чем наружная. Будь такой, каков есть. Не для чего нам в зеркало глядеть. Мы не бабы.
Авдотья Федосеевна горестно вздохнула.
– Василий Иванович! Чует сердце мое: сложит Сашенька в поле буйну голову!
Василий Иванович встал со скамьи.
– Не все воины, матушка, на поле брани погибают. Некий филозоф, когда его спросили, что он почитает более погибельным: бездны ли земные, пучины ли морские, хлады несносные, жары палящие, поля бранные или мирные пашни, – ответствовал тако: «Не утлая ладья среди бушующего моря, не скользкий край пропасти, не поле брани, а ложе ночное – самое смертное и опасное место для человека, ибо больше всего людей в кровати своей помирают. Однако мы каждый вечер в постель без боязни ложимся».
– А чего до поры до времени натерпится в учении солдатском? Сам ты Петровой дубинки не пробовал? А Ганнибал? А Головин Василий Васильевич? Чего-чего он не вытерпел! Чуть ума не лишился, горячкой занемог…