Чем дальше, тем гаже.
Черный «Неоплан» с наглухо тонированными окнами стоял на
грунтовой подъездной дороге, что шла вдоль опушки леса. На моей
памяти ею никогда не пользовались, но теперь кроме автобуса там
стояло и несколько черных внедорожников. Подходя, я увидел в
приоткрытом окне одной из машин читающего планшет Исаева.
- Все в автобус! - над полем пронесся усиленный мегафоном приказ
Морова. Сам он весьма резво обогнал растянувшихся цепочкой
студентов и запрыгнул к Исаеву.
- А я полагалась на тебя… - сказала Берлин, которая ждала у
дверей автобуса.
Если она за это накинет мне ещё и проценты к «долгу», то поедет
с заклеенным ртом в багажном отделении: все запасы милосердия я
потратил на Лапину.
- Просто я неверно истолковал замысел: нужны были не лучшие.
- А я тогда почему здесь? - Берлин впервые не поняла моей
издевки.
В проходе между сиденьями царила суета. Словно попал на школьную
поездку. Все дробились на группки: самые весёлые и общительные
лезли в зад; обычные оккупировали центр, поскольку им с детства
родители говорили, что там меньше трясет; остальные рассаживались
где попало. Кстати, в школе в голове автобуса всегда сидят
отличники и подхалимы, так как ближе к учителям. Подхалимом я не
был, но только там оставались свободные места у окна. И кто любит
сидеть у прохода? Нет ничего лучше, чем отвернуться от всех и
смотреть на мелькающий за окном пейзаж.
- Две минуты до отправления, рассаживаемся! - объявил водитель
по громкой связи.
Все заторопились и стало хуже - началась давка.
- Я туда...
- Хочу у окна!
- Давай сядем вместе?
- Здесь занято.
Обычные разговоры, но кое-чего не хватает.
- Передаем за проезд!
Уф! А я уж боялся, что отправимся без этой тошнотворной
шутки.
- В смысле? Что передаем? Зачем?
По смеху и недоумению можно было отличить провинциалов от
столичных.
Мимо прошмыгнули Ордин и Нейдгардт. Исаев нашу группу в полном
составе пропустил? Рядом тяжело плюхнулась Берлин.
- Нехорошее у меня предчувствие… - сказала она.
- А в понедельник ты лучилась энтузиазмом, - хмыкнул я.
- Мною на время овладела эйфория. Я девушка - мне
простительно.
Почему прекрасный пол считает, что любой изъян характера
заслуживает прощения, если сказать: «Ну я же девушка»? Это такая
бессрочная индульгенция от всех грехов? При этом, те кто так
говорит, совершенно безжалостны к мужским недостаткам. Лицемерие
чистой воды.