Это она! Это моя сестра! Она карабкается на Банти – пухлые ручки, мягкие ножки, сладкие сонные детские запахи. Она лезет на Эйгер[5] материнского тела и прижимает заспанное лицо к холодной шее Банти. Банти разжимает кулачки, в которых зажаты пряди ее волос, и спускает Джиллиан на пол.
– Слезай, – мрачно говорит Банти. – Мамочка думает.
(На самом деле мамочка думает о том, что хорошо бы вся ее семейка исчезла с лица земли – тогда можно было бы начать все заново, с чистого листа.) Бедная Джиллиан.
Но Джиллиан не дает себя долго игнорировать – она не из таких, – и едва мы успеваем отхлебнуть свой первый глоток чаю, как вынуждены все бросить и обслуживать сестру. На завтрак Банти готовит овсянку, тосты и вареные яйца. Джордж терпеть не может овсянку – он любит бекон, колбасу, поджаренный на сковороде хлеб, но у Банти сегодня утром что-то крутит живот (я посвящена во многие секреты ее тела). «Хочет – пускай сам готовит», – бормочет она, вываливая в миску порцию каши (с комками), предназначенную для Джиллиан. Накладывает вторую порцию для себя – она решает, что немного овсянки осилит. А потом – третью порцию. А это для кого? Для домовых? Неужели для меня? Нет, конечно! Сюрприз – у меня есть еще одна сестра! Это хорошая новость, хотя сама сестра выглядит несколько уныло. Она уже умыта и одета в школьную форму, и даже волосы – подстриженные в прямое каре, которое ей совсем не идет, – причесаны. Ей всего пять лет, и зовут ее Патриция. Она разглядывает кашу в миске, и на некрасивом маленьком личике отражается что-то вроде отчаяния. Это потому, что она ненавидит овсянку. Джиллиан глотает свою, как жадная утка в ее книжке «Жадная утка» из серии «Божья коровка».
Патриция решается заявить матери:
– Я не люблю овсянку.
Она впервые в жизни пробует пойти на прямую конфронтацию по поводу овсянки. Обычно она только возит в каше ложкой, пока время завтрака не истекает окончательно и бесповоротно.
– Пар-дон? – произносит Банти. Слоги падают на линолеум, как сосульки (по утрам наша мать не слишком приятна в общении).
– Я не люблю овсянку, – повторяет Патриция уже с некоторой опаской.
Стремительное, как бросок змеи, шипение в ответ:
– А я не люблю маленьких детей, так что, считай, тебе не повезло.
Она, конечно, шутит. Правда же?
А почему у меня такое странное ощущение? Словно мне пришили к спине мою же собственную тень. Как будто тут, рядом со мной, кто-то есть. Неужели меня преследует мое личное зачаточное привидение?