– Мам! Пап! Я себя неважно чувствую, – сказала я хриплым голосом.
– Перестань притворяться, со мной этот номер не пройдет, – сказала мама, даже не открывая глаз.
– Я не притворяюсь, я больна – посмотрите, какая я красная.
Мама открыла один глаз и тяжело вздохнула:
– Что ты наделала? Теперь придется потратить несколько часов, чтобы стереть с твоего лица эту красную краску.
– Это не красная краска. Это я! У меня ужасная лихорадка. Пощупай мой лоб. И еще меня трясет – видишь? – я задрожала мелкой дрожью.
– Иди сюда и прижмись ко мне, а то, не дай бог, упадешь, – сказал папа и протянул руку.
Я устроилась в кровати между ними, но при этом мама велела мне лежать на спине, чтобы мои щеки не терлись об их подушки.
– Кудряшкин, ты правда не хочешь идти на эту чудовищную вечеринку, а? – спросил папа, поглаживая меня по голове.
– Это будет пытка, от начала и до конца, – заявила я так драматично, что папа даже захихикал. – Особенно если я должна надеть это синее уродство, – добавила я.
– Эй-эй, давай без хамства. Твоя мама потратила сто лет на то, чтобы сшить это платье, она шила и шила, пока у нее не свело руки, – сказал папа.
– Я ее об этом не просила, – буркнула я.
– Не могу дождаться, когда увижу тебя в нем, – сказал папа.
– Вот уж обхохочешься, – пробормотала я.
– Это ты, Марти, обхохочешься, потому что будешь прекрасно выглядеть, – сказала мама. – А теперь, если хочешь остаться с нами в кровати, то устройся поудобнее и успокойся – мы можем еще немножко подремать.
Все утро я ходила в майке, удобных джинсах и конверсах, но сразу после ланча мне пришлось (ну надо же!) идти в ванную. И потом стоять там, дура дурой, в новых трусиках, в новых носках и в глупых шелковых тапочках, а мама расчесывала мне волосы, и она расчесывала их до тех пор, пока не добралась до моего скальпа. Еще мама хотела прикрепить к ним синюю ленточку, но, к счастью, у меня такие пружинистые кудри, что ленточка все время соскакивала, так что мама отказалась от своей идеи.
Синее платье, когда мама надевала его на меня, оказалось очень скользким. Может, и оно должно было бы упасть, как ленточка. Но оно, туго стянутое на талии, осталось на мне.
– Сидит прекрасно, – сказала мама.
Она сказала это шепотом, будто мы были в музее. Она поворачивала меня так и эдак, как если бы я была экспонатом. Глаза у нее сияли.