это. Может быть, я больше не посмотрюсь в это зеркало. Может быть, уже никто и никогда не посмотрится в это зеркало (зеркала тоже стало жаль). Отслужившее свое зеркало. Отслужившее так же, как некогда шкура Ирмы. Нет, более того – шкуру еще на что-то можно употребить, а зеркало уже никому не нужно. А сам мальчик? Нет, пока он очень нужен. Хотя бы увитой косами маме, которая сидит в зале и слушает музыку. Сейчас мальчика любят многие, он даже любимец сурового деда. Однако… И это “однако” повисает в воздухе, как затухающее звучание серебряных колокольцев.
Удивительно, подумал уже не мальчик, стоя перед зеркалом на чердаке, а Эн. Эл., сидя на скамейке в парке, – удивительно, с какой точностью может память извлечь из небытия давнее, прочно позабытое! А сегодняшнее, а вчерашнее…
Надо вернуться на вокзал и посмотреться в зеркало. В туалете должны быть зеркала, иногда перед ними стрекочут электробритвами обросшие щетиной, осовевшие в дороге мужчины.
Он снова входит в здание вокзала, обнаруживает в подвальном этаже уборную с зеркалами. Когда он робко появляется перед ближайшим к двери зеркалом, то старается в очередной раз принять вид порядочного человека. Он все еще опасается, что к нему кто-нибудь подойдет и схватит за рукав: “Признавайтесь сейчас же, кто вы такой!”
И что он сможет сказать в ответ?
Перед соседней раковиной стоит обрюзгший человек весьма сомнительного вида, типичный жулик. Похоже, во внутреннем кармане у него бутылка. Однако насколько же предпочтительнее его положение по сравнению с Эн. Эл.! Допустим, он в самом деле жулик, но и в этом случае он по крайней мере знает, кто он такой, как, впрочем, и то, в чем его подозревают. Без особого удовольствия он мог бы назвать воображаемому преследователю свой адрес, год рождения и прочие данные – так что предполагаемый жулик в каком-то смысле более “порядочный” человек, чем Эн. Эл. …
Эн. Эл. смотрится в зеркало. Конечно, он узнает себя.
“Я неоднократно встречался с этим господином, – произносит он мысленно. – Мы знаем друг друга. Мы большие друзья. Когда же мы последний раз встречались? По-моему, в тот раз он выглядел моложе…” Хоть плачь! Он знаком с этим господином, но имени его не знает. Не знает имени своего большого друга! Как-то неудобно.
Эн. Эл. ополаскивает кончики пальцев – ведь надо хоть что-то делать. Нельзя же без всякого толка и смысла таращиться в зеркало. Поразительно, но физиомордия в зеркале совсем не заросла. Наверное, увидеть себя с запущенной бородищей было бы утешительнее, ведь она намекала бы на некую продолжительную временную дистанцию. А гладкое, явно имевшее дело с острым лезвием лицо ясно говорит: