сниться! Это потом повторялось не раз, и раньше тоже было, но тот случай… И орал на меня – выражениями из писем, которые я хотела отправить, и тот рисунок, который мне не хотелось называть «Взгляд из толпы», и я подписала – «Одиночество»… «Это какое же у тебя одиночество, ты что – бабушка столетняя, у которой никого нет?!» Это ещё из доарестного… Да и потом он мало изменился… Удивительно, что я могу сказать тебе всё это… Раньше – и написать нельзя, я одно время по-английски дневник вела, зашифровывала, сокращала…
– А я в детстве всегда рисовал войну, машины, солдатиков, а однажды, лет в 15, захотел нарисовать человека, но получался всё тот же несгибаемый солдатик, и я попробовал нарисовать без одежды… Потом этот рисунок нашли – и мне было неприятно, но никто ничего не говорил и по столам не лазил…
– А у меня вся жизнь прошла в постоянных оправданиях, вранье… Нас с братом к бабушке с дедом не пускали, и вот мы идём домой – придумываем, кто что скажет… Я так боялась его… После ареста вроде присмирел, как понял, что мы без него иначе жили, а потом опять… Если б не Москва, я бы там не выжила… За год бы сломалась после Челябы…
Дверь медленно, со скрипом, открылась. На пороге стоял Вовка Ковтюх – высоченный, как Останкинская башня, и шатающийся от водки, как от ветра. Рите на миг показалось, что он сейчас возьмёт и рухнет – картинно, носом вниз, не успев подставить руки.
– Света здесь?
– Нету, нету…
– Она мне в долг обещала…
– Да нету её сегодня…
– А ты мне не одолжишь?
– Нету у меня денег…
– Я верну!
– Ты мне за прошлый раз десять тысяч должен…
– Я сразу всё отдам, как деньги появятся, ну ей-Богу…
– Да нету же у меня!
– Ну я отдам, ей-Богу…
– Денег нету, водка есть, полбутылки…
– Давай!
Глаза его заметно оживились, когда он взял бутылку и посмотрел на свет.
– А тут меньше полбутылки!
– Ну, сколько есть…
Рита устало прислонилась к двери спиной:
– Вот как вечер, так начинается… Никакого покоя… Не сессия, а сплошной день солёного огурца… Щас ещё за стаканом припрётся кто-нибудь… Подогреть ещё чаю?
Игорь молча кивнул. Рита поставила чайник на плитку:
– Вообще-то тут запрещается, но многие держат… У некоторых даже двухконфорочные…
– Поздно уже, мне идти надо…
– Да, темно…
Печенье уже всё доели, поэтому последнюю чашку Игорь допивал впустую, чувствуя смутную вину за то, что всё съел… Она, будто прочитав его мысли, сказала: