Неоспоримо, что помещение, в котором я
нахожусь – это тюрьма. Иначе, для чего здесь такое множество
изолированных комнат с минимумом комфорта?
Понятно, что построили темницу давно –
к своему удивлению, я, бросив взгляд на стены коридора, обнаружил,
что они, в отличие от стен камеры не покрыты штукатуркой и
белилами. Это был простой камень, плотно подогнанный друг к другу и
скрепленный раствором. Дела…
Но, раз хозяин этого «заведения»
использует старую постройку в качестве темницы, то почему не провел
нормальное освещение? Под потолком были проложены многочисленные
кабели, да раскачивающиеся бледные светильники. Лампочки светили
так слабо, что несколько раз я едва не запнулся в потемках – благо
конвоиры ловко подхватили.
Не думайте, что я настолько
компетентен в планировании помещений тюрем, но, смею заверить -
хватает одного раза побывать в любом из учреждений этого типа, и
отсутствие многих вещей - например – современной электрификации -
будет бросаться в глаза так же, как и носорог на Красной
площади.
Мой вояж закончился перед
металлической дверью. Конвоир отодвинул массивный засов, втолкнул
меня внутрь.
Помещение с деревянным столом в
центре, без окон встретило меня тусклым, мерцающим светом как будто
сошедшей со стендов Политехнического музея расположенной в центре
стола «лампочки Ильича», даже из-под антикварного зеленого
матерчатого плафона была видна ее непривычная форма - с «сосочком»
на баллоне. В свете лампы была видна такая же, как лампа, безумно
архаичная пишущая машинка (в голове мелькнуло название –
«Ремингтон»). Всё, кроме стола и небольшого куска пола вокруг него,
было укрыто в полутьме. Так что, понять истинные размеры допросной
камеры я не мог. И это слегка настораживало.
Конечно, жизнь научила меня быть
готовым ко многим случайностям, но оглядев интерьер, почувствовал,
как засосало под ложечкой.
Было в этом месте что-то неправильное,
отторгающее…
Сперва я не мог сообразить, в чем
дело, поэтому, стал изучать обстановку по частям…
И через несколько минут в голове
появилась мысль, вызвавшая сильный всплеск противоречивых
эмоций.
Конечно, разум подсказывал, что
человек, который собирался сейчас со мной «работать» специально
обставил ситуацию таким образом, чтобы создать мне некомфортные
условия, вывести из равновесия, в общем, надломить волю к
сопротивлению. Знакомая тактика, берущая начало, задолго до
Октябрьской революции, как бы не старались большевики приписать
славу во всех достижениях советского общества после победы над
«белыми».