И в самом деле, за беседой путники и не заметили, что дорога уже идет вдоль крепостной стены Аршмира.
– Каждый раз, как я возвращаюсь в Аршмир, – задумчиво сказал Ульден, – я думаю о том, как прекрасен мой город и как я его люблю.
– А часто приходится возвращаться? Я думала, все лекари – домоседы.
– Не я. Мне и в армии довелось служить, в последней войне с Силураном.
Ульден спрыгнул с телеги.
– Пойду вперед, чтобы проскочить в ворота, пока стражники не принялись возиться с обозом. Госпожа идет со мной?
– Нет, у меня вещи на телеге.
– Ну, я-то налегке… Что ж, если понадоблюсь – я живу на Кошачьей улице, меня легко найти.
Ульден двинулся было вперед, но вдруг вернулся и сказал серьезно:
– Я почему-то уверен, что мы с госпожой еще встретимся. Такое у меня чувство, что встреча наша – неспроста. Что-то она значит в глазах богов.
И быстро, не оборачиваясь, пошел по обочине дороги, обгоняя телегу за телегой. Девушка не без сожаления глядела ему вслед…
Ульден был прав. И эта встреча, и беседа, и даже предание о каменном великане, которое он рассказал, чтобы позабавить симпатичную спутницу, что-то значили в глазах богов. Они были нитями, которые боги вплели в свой бесконечно сложный, вечно созидаемый узор судеб.
* * *
Рассвет лениво плелся по аршмирским улочкам. Темнота редела, сочилась, растекалась по тупикам, залегала под заборами. Порт уже проснулся, перекликался хриплыми, злыми утренними голосами. В богатых кварталах было тихо, дома слепо щурились на утро из-под закрытых ставней, но рабы и слуги уже начали тихую мышиную суету, готовясь к пробуждению господ.
А неприметная Двухколодезная улочка вообще не желала просыпаться. Жители ее, люди среднего достатка, уважаемые и степенные, не любили суеты и спешки. Для них было несолидно подниматься слишком рано, подобно рабам.
И прохожих на Двухколодезной улице в то утро еще не было… Впрочем, нет: одна нарядная девица спешила по улочке. Но ее можно было назвать не ранней, а поздней путницей. Она не начинала новый день, а заканчивала ночь. Причем весьма бурную.
В глазах этой низенькой, крепко сбитой, простецкого вида девахи еще посверкивали отблески веселых костров, что до утра не гасли на морском берегу. Ах, какие пляски вихрились среди этих костров! Как стучали в каменистую землю тяжелые каблуки парней! Как кружились, размахивая подолами, девушки! Как наяривали музыканты!