– Взгрел Матвеич за этого лося Вуцанса?
– Взгрел и тебя в пример поставил. Любитель Вески и Ротару… А еще сказал, что в отпуск отчаливает.
– И хорошо. Вернется отдохнувшим, добрым.
– Он этот момент упомянул. Сказал, что не дай бог я омрачу его приезд какой-нибудь очередной выходкой.
– Ты, Ромка, может, и не омрачишь. А вот Гвидо это сделать вполне способен.
– Вырос бы у него хер таким же большим, как рога у этого хмурого лесничего, – мечтательно произнес Рома.
К вечеру Ригу накрыли тяжелые тучи. На уставший от жары город упали первые капли дождя. В крохотном баре звучал голос Джо Дассена и пахло хорошим кофе. Зоя с грустной улыбкой смотрела на мокрую брусчатку мостовой.
– О чем думаешь, Зоюшка?
– Думаю, Ромка, почему ты все никак взрослеть не хочешь.
– Может, не дано. А может, просто не хочу. Ты про случай с рогатым егерем?
– Да хотя бы и про него.
– Зой, ну не мог я это фото не поставить. Меня даже внутренний голос убеждал – не надо. По слогам убеждал, представляешь? А я возьми да поставь.
– Терпеливый он у тебя, Ром, – внутренний голос. Подсказывает, а ты его посылаешь куда ни попадя, да еще над ним и хохочешь.
– Зой, а как здесь жить без смеха?
– А кто сказал, что нужно жить без смеха? Просто ты возвел клоунаду в степень. Может, на сцену тебе? Красив, пишешь хорошо, актерскими способностями не обделен.
– Зоя, я же максималист. А второго Райкина или Хазанова из меня не получится. – На самом деле у Ромы была задумка стать юмористом. – А потом… Соблазнов много. Поклонницы, гастроли, банкеты…
– Ты и без сцены бегать на поводу у соблазнов успеваешь. А ведь, наверное, я бы тебя другим и не любила, Ромка, – Зоя с улыбкой подмигнула. – То есть не собираешься ты взрослеть?
– Не-а, не собираюсь. Но ты представь, как мне тяжело помирать будет, ежели до старости доживу. Тело дряхлое, а в душе мальчишка. Все будут говорить, что пожил свое, а мне за их слова станет обидно.
– Рома, заканчиваем некрологические темы и едем домой заниматься сексом.
Так же стремительно пролетел еще один месяц после начала плана «Б». Шнапсте и на сей раз оказался предупредительным – он позвонил. Хузин держал трубку на почтительном расстоянии от уха. До Марьина доносились обрывки фраз: «Вы, бл. дь… на БАМ, суки… посидите на баланде… затесавшиеся в ряды ВЛКСМ предатели… у меня хер отвалится… Бог есть…» Хузин нежно гладил гипсовый бюст Ленина. Марьин зубами соскребал краску с карандаша, переходя на покусывание резинки. Наконец раздались короткие гудки, и трубка была впечатана в пазы аппарата.