Но вместо этого он сказал:
– Лили, завтра ты идешь в школу, так что пришло время, чтобы ты кое-что узнала. О своей матери.
На секунду все стихло, как будто бы ветер исчез, а птицы перестали летать. Когда он присел передо мной на корточки, мне показалось, что я попала в капкан.
– Пришло время узнать, что с ней случилось, и я хочу, чтобы ты узнала об этом от меня, а не от чужих людей, которым лишь бы сплетничать.
Мы никогда об этом не говорили, и я почувствовала, как по спине пробежал озноб. Воспоминания о том дне всегда посещали меня внезапно. Заклинившее окно. Ее запах. Позвякивание вешалок. Чемодан. Крики и ругань. Но больше всего – пистолет на полу, тяжесть в руках, когда я его подняла.
Я знала, что взрыв, который я слышала в тот день, убил ее. Этот звук порой возникал в моей голове и всякий раз удивлял. Иногда казалось, что, пока я держала пистолет в руках, не было вообще никакого звука, что звук возник позже, а иногда, когда я в одиночестве сидела на крыльце, скучая и не зная чем заняться, или торчала в своей комнате в дождливые дни, чувствовала, что именно я являлась его причиной, что, когда я подняла пистолет и звук разодрал комнату, моя жизнь опрокинулась.
Это было тем знанием, которое, выйдя на поверхность, полностью завладевало мной, и я вскакивала и – даже если снаружи шел дождь – бежала вниз с горы к моему месту в персиковом саду. Там я ложилась на землю и постепенно успокаивалась.
Т. Рэй сгреб в ладонь горстку пыли и дал ей просочиться сквозь пальцы.
– В день, когда она умерла, она чистила чулан, – сказал он.
Я не могла не заметить странные интонации в его голосе, неестественные интонации – вроде бы обычный голос, но не совсем – такой добренький голос.
«Чистила чулан». Я никогда не думала о том, что она делала в эти последние минуты своей жизни, зачем она бегала в чулан, почему они ругались.
– Я помню, – сказала я.
Мой голос казался мне тихим и очень далеким, как если бы он доносился из-под земли.
Он поднял брови и приблизил ко мне свое лицо. Лишь глаза выдавали его смущение.
– Ты… что?
– Я помню, – повторила я. – Вы друг на друга кричали.
Его лицо напряглось.
– Правда? – произнес он.
Его губы начали бледнеть, а это всегда служило мне сигналом. Я отступила на шаг.
– Черт подери, тебе было лишь четыре года! – заорал он. – Ты сама не знаешь, что ты помнишь.