Она остановилась в десятке ярдов от мужчин и отказалась двигаться с места.
– Послушайте, не заставляйте меня доставать оружие, – сказал мистер Гастон. Обычно полиция Силвана использовала оружие только тогда, когда их призывали отстреливать гремучих змей у кого-нибудь во дворе.
– Пойдем, Розалин, – сказала я, – что они тебе сделают, когда рядом полицейский?
Именно в эту секунду заправщик подошел к нам, поднял свой фонарик и опустил его на голову Розалин. Она упала на колени.
Я не помню, как я кричала, но помню, как мистер Гастон зажал мне рот.
– Тихо, – сказал он.
– Может, сейчас ты захочешь извиниться, – сказал заправщик.
Розалин пыталась встать, но без рук это было бесполезно. Вдвоем с мистером Гастоном мы поставили ее на ноги.
– Твоей черной жопе все равно придется извиняться, – сказал заправщик и сделал шаг к Розалин.
– Погоди, Франклин, – сказал мистер Гастон, ведя нас к двери, – сейчас не время.
– Я не успокоюсь, пока она не извинится.
Это последнее, что мы услышали, прежде чем оказаться внутри, где я ощутила непреодолимое побуждение встать на колени и поцеловать тюремный пол.
* * *
Если я и знала что-то о тюрьмах, так только из вестернов, но эта была совсем не похожа на те, что показывали в кино. Тут стены были покрашены розовым, а на окнах висели занавески в цветочек. Оказалось, что мы зашли через жилое помещение. Жена мистера Гастона вышла из кухни, на ходу смазывая форму для оладий.
– Привел тебе еще два рта на прокорм, – сказал мистер Гастон, и его жена вернулась к работе, даже не улыбнувшись и не проявив никакого сочувствия.
Мы прошли в переднюю часть здания, где находились два ряда пустых тюремных камер. Мистер Гастон снял с Розалин наручники и дал ей полотенце. Она прижимала его к голове, пока полицейский, сидя за столом, заполнял бумаги, а затем рылся в ящиках стола в поисках ключей.
Из камер доносился запах винного перегара. Туфля поместил нас в ближайшую камеру, где на скамейке, прикрепленной к одной из стен, кто-то нацарапал: «Трон для дерьма». Все выглядело почти нереально.
«Мы в тюрьме, – думала я. – Мы в тюрьме».
Когда Розалин убрала полотенце, я увидела двухсантиметровую ранку на вспухшем месте над бровью.
– Сильно болит? – спросила я.
– Так себе.
Она обошла камеру два или три раза, прежде чем сесть на скамейку.