– Тоже ногти грызешь?
Она потянулась было к моим пальцам, но я быстренько убрала руку, описав несказанной красоты дугу от колена до лба, будто хотела поправить ниспадающий локон. (Вот только никаких локонов у меня нет, волосы острижены коротко, как у мальчишки, и голова похожа на футбольный мяч.) Терпеть не могу, когда меня хватают руками. Женщина-кошка, похоже, и это поняла, во всяком случае, больше ко мне не лезла. А почему это она, между прочим, сказала «тоже»? Кого имела в виду? Неужели себя? Я покосилась на ее пальцы. Ой, нет, эти ногти на обгрызенные совсем не похожи.
– Ага, когда мне было столько лет, сколько тебе сейчас, я грызла ногти. Прямо до крови обгрызала. Не веришь?
Верю, не верю… Да мне плевать, грызла она ногти или нет. Достало меня все это вместе, я только и мечтала, как бы побыстрее свалить. Честно говоря, я, еще когда мы туда шли, решила молчать как скала: страшно на мамашу разозлилась и хотела отбить у нее охоту таскать меня в такие места. Да и вообще – я же не всегда заикаюсь!..
Не дождавшись ответа, женщина-кошка наклонилась вперед и заговорила подозрительно тихо. Меня охватило нехорошее предчувствие.
– Ты, наверное, понимаешь, зачем тебя сюда привели? – спросила она. – Котрина, ты умная девочка, и я не собираюсь ничего от тебя скрывать. Да, твоя мама рассказала мне, какая у тебя беда. Ее это очень беспокоит, и она думает, что я могу тебе помочь. Поверь, дорогая, я действительно и могу, и очень хочу тебе помочь. И тебе, и твоей маме. Я вижу, что тебе здесь не нравится, ты мне не веришь и сопротивляешься. Что ж, это вполне естественно и нисколько меня не удивляет, больше того – пожалуй, на твоем месте я и сама держалась бы примерно так же. Но прошу тебя, даже если ты не веришь мне, поверь своей маме. Ты хоть представляешь, как мама тобой гордится? Она мне так много про тебя рассказывала… Котрина, поверь хотя бы в то, что мама бесконечно тебя любит и желает тебе только добра. Котрина, милая, ну что ж ты так упираешься…
Черт! Вот тут я поняла, что еще немного – и разревусь в три ручья. Ни с того ни с сего! Ну что за несчастье такое! Я чувствовала, как в горле растет комок, а глаза наливаются слезами. Попробовала сглотнуть, часто-часто поморгать, даже за ляжку себя ущипнула, но нет, ни черта это не помогло. О господи, не хватало только, чтобы эта дура увидела меня всю в слезах и соплях! Как же я себя ненавижу за то, что со мной такое случается. Вообще-то это случается нередко, но я позволяю себе пореветь только тогда, когда никто не видит. Даже когда папа по щекам лупит – стою перед ним, как старый индеец по имени Олимпийское Спокойствие, могу еще и горько усмехнуться. Но стоит кому-нибудь начать выжимать из меня слезу – вмиг расклеиваюсь.