На горном утесе юного Анджело —
Нависнув, она наклонилась через все
торжественное небо,
И нахмурилась на звездные миры, что под ней
покоились.
Здесь сидели он со своей любовью – свое темное
око приковав
Взором орла вдоль небосвода; —
Вот обратил его к ней – но тут же —
Содрогнувшись – снова к кругу Земли.
«Янтэ, милая, смотри! как дышит тот луч!
Какая в том чара, смотреть далеко туда!
Она не чудилась такой, в то осеннее повечерье,
Когда я покинул пышные ее чертоги —
не оплакивая, что покидаю,
Тот вечер – тот вечер – я должен бы помнить —
Солнечный луч упадал, в Лемносе, как ворожба,
На арабески резные золоченого чертога,
Где пребывал я, и на ткани стен —
И на веки мои – О, тяжелый свет!
Как дремотно навис он на них, погружая и в ночь!
По цветам, раньше, и по мгле, и по любви
они блуждали
С Персиянином Саади в его Гулистане: —
Но, о, свет тот! – Я заснул – Смерть между тем
Проскользнула над чувствами моими
на этом чарующем острове
Так бережно, что ни единый шелковый волос
Не проснулся, как спал – не узнал, что там
был он.
«Последним местом на Шаре Земли, где я ступал,
Был гордый храм, именуемый Парфеноном
[29].
Более красоты ютилось вкруг его стен,
украшенных колоннами,
Чем даже в горячей груди твоей бьется
[30].
И когда старое Время крыло мое расчаровало,
Тогда устремился я оттуда – как орел с своей
башни,
И годы оставил я позади в один час.
Тем временем как над ее воздушными пределами
я висел,
Половина сада на ее шаре метнулась,
Развернувшись как свиток пред моим взором —
Необитаемые города пустыни также!
Янтэ, красота столпилась предо мною тогда,
И почти я возжелал быть снова одним из людей».
«Мой Анджело! зачем же быть одним из них?
Более яркое жилище здесь для тебя —
И зеленее поля, чем в том мире вверху,
И чары женщины – и страстная любовь».
«Но слушай, Янтэ! Когда воздуха такого нежного
Не стало мне, и мой крылатый дух мчался ввысь,
Быть может, мозг мой закружился – но мир,
Покинутый едва, был в хаос ввергнут,
Ринулся от устоя своего, на ветрах разъятый,
И пламя покатил вкось через огненное Небо.
Показалось мне, нежность моя, что тогда
перестал я парить,
И я упал – не быстро как поднимался раньше,
Но вниз, трепетным движеньем
Чрез свет воспламененных лучей, к этой золотой
звезде!
Не длителен размер был моих часов падучих,
Ибо ближайшей из всех звезд к нам была твоя —