Должно быть, Глэдис уже знала, каково это – идти по больничным коридорам, в которых стоит смешанный с затхлостью запах моющих средств, идти, опасаясь предстоящего свидания с матерью, потому что никому не хочется видеть мать в таком состоянии (особенно, с учетом того, что и мать матери находилась в таком же состоянии). Шел 1927-й, и весь мир говорил о наводнениях в Миссисипи, казни Сакко и Ванцетти, взрывах в Бат-Тауншипе, штат Мичиган, и Чарльзе Линдберге. Глэдис хотелось рассказать Делии о новой картине под названием «Певец джаза» – звуковом фильме, которому предстояло перевернуть все представления людей о кино. Очень хотелось, потому что у нее с матерью были хотя бы кинотеатры. Единственное место, где они могли расслабиться, забыв о своих проблемах. Но когда она увидела Делию – та сидела на краешке кровати, гримасничала и один за другим загибала пальцы, – то испытала острое желание уйти. Развернуться и убежать от матери – навсегда. Она увидела ярость (или, по крайней мере, нечто столь же реальное). Этот гнев витал в воздухе вокруг ее матери, подстегивая пожилую женщину. Ярость, которая била о пол стаканы и тарелки, сыпала словесными угрозами, отваживала от дома знакомых. Эта ярость ударила дочку Глэдис и, по словам малышки, пыталась еще и задушить ее подушкой после того, как ее указания не были поняты и исполнены. Именно это и увидела Глэдис. В ужасе осознав, что – теоретически – на подобное, быть может, способна и она сама, Глэдис отвела взгляд в сторону. Никогда не поднимавшая руку на дочь, порой, глядя на малышку, она совершенно беспричинно начинала лить слезы…
Стоя в коридоре у двери в палату матери, Глэдис отчаянно сожалела о том, что приходится ей родственницей. Если бы все это вдруг оказалось ошибкой! Оплошностью конторского служащего. Войдя в палату, она присела на кровать рядом с матерью. Присела, выставив по привычке локти, чтобы защититься в случае чего. Делия заворчала, затем закашлялась, словно к горлу подкатил комок. Отхаркнувшись, она сглотнула, снова начала загибать пальцы и дважды топнула ногой по полу.
Не в силах заставить себя смотреть на мать, Глэдис уставилась в коридор и дрожащим, далеким от обычного голосом принялась пересказывать «Певца джаза». И притворяться, что та слушает. Она приводила мельчайшие подробности, рассказывала об Эле Джонсоне и Мэй Макэвой, делая вид, что мечтает о том, как однажды они выйдут в город и посмотрят этот фильм вместе. Наконец, закончив, Глэдис встала и объявила, что ей пора. Она наклонилась вперед, как если бы хотела поцеловать мать в щеку, но резко остановилась в нескольких сантиметрах от ее лица. Делия напоминала хрупкую антикварную вещицу: малейшее прикосновение – и разлетится на тысячи кусочков.