Однажды Джек предложил Цирцее серебряный североамериканский доллар – отказала и отпрянула прочь, будто на его ладони лежала не редкая антикварная монета, а свернувшаяся кольцами ядовитая змея. К чему затевать дальнейший сыр-бор, если проститутка сама соглашалась бесплатно переспать с пятнадцатилетним мальчишкой, умеющим держать фасон и умно говорить? Да и Джек был рад тому, что Цирцея общалась с ним не глупыми словами и шустрым трахом, как другие его подружки из трущоб побережья, а одаривала любовью, окутывающей как душный вечер. Все, что он знал раньше, было лишь подобием любви, жалкими крохами. И разница в возрасте его не смущала, скорее – наоборот.
Еще Цирцея умела заливисто и заразительно смеяться. А Джек, не в силах сдержаться, подхватывал и вторил ей, испытывая при этом смешанные чувства, которым не находил пояснения. И всегда удивлялся этой особенности немой девушки. Она смеялась. И мир менялся. Девушка околдовывала парня. И он понять не мог, как она могла заниматься проституцией, что привело ее в такую дыру, как Южный Читтерлингс. Она была создана для иной любви, в ее глазах он часто видел выражение подавленного жизнелюбия, рвущееся из своих оков. Джек пленился ею. А когда это понял, то твердо решил: «Хватит дурью мучиться! Я кто: мужчина или баба? Слабость настоящему мужчине не нужна, иначе сразу пойдешь ко дну».
Джек попытался обозлиться на Цирцею, посещать ее реже, но не смог, не выдержал, так как знал: она постоянно ждала его, готовая в самую темную ночь зажечь на небе звезды их любви. Факт оставался фактом: мысли о ней всплывали из подсознания все чаще и чаще, принося трепетное вожделение. Она была близко, но будто на краю света. И ответы на все вопросы-ловушки рождались сами. «Поскользнулся на песке», как говорили члены его шайки.
Дикий Джек спал. Грудь дышала ровно. Ему снилась Цирцея. Пес ворчал в дреме. А дождь исполнял барабанное соло на отливе и дрожащих от ветра стеклах оконных рам, за которыми лежали туман и море.
* * *
Проныра часто проводил ночи на чердаке. Смотровое окно открывало вид на бездонное небо и пустынное море, отражавшее, подобно зеркалу, каждую звезду. Он подолгу сидел в кресле, закинув руки за голову, и глядел на плывущие небесные корабли – на желтую луну, на звезды без числа, – чувствуя их далекую тайну и близость, словно те своим сиянием пытались поведать некий секрет, предназначавшийся только ему. А по утрам, с первыми лучами солнца он всматривался в горизонт, словно ища что-то.