, ибо, как уже догадались мои читатели, именно он возглавлял эту странную труппу, велел скелету убрать жаровню и достать из фургона два длинных крюка. Тот немедля исполнил приказание.
Букль, взяв крюки, подозвал еще двоих детей, проткнул их насквозь и оторвал от земли примерно на локоть. Дети разразились жалобными воплями, стараясь, чтобы получалось нечто вроде мелодии, а юный Наполеон и Евгений принялись отплясывать под эту музыку па-де-де.
Сидни, которого первая сцена привела в такой ужас, что он не мог двинуться с места, теперь протиснулся через толпу.
– Негодяй! – обратился он к Буклю. – Как смеешь ты посреди улицы жестоко убивать неповинных детей, а вы, господа (адресуясь к толпе), как можете вы безропотно взирать на такое гнусное варварство?
Ответом ему стал грубый хохот собравшихся. Букль с отвратительной ухмылкой схватил юношу, намереваясь затащить его в черный фургон. Сидни отбивался, но безуспешно. Он молил зрителей прийти ему на помощь, однако слышал лишь восклицания вроде: «Браво, Букль! Задай ему жару! Англичанишка, как мы раньше не заметили!» – «Мы не позволим всяким паршивцам нас учить!» – «Раздавить эту гадкую тварь!» – «Дай-ка мне клещи, Нед, я помогу уложить его в постельку».
Сидни все еще сопротивлялся, хотя и слабо, когда до его слуха долетел стук приближающихся подков. Два всадника скакали по улице во весь опор; заслышав крики, оба придержали коней.
Один осведомился, что происходит.
– Ничего, – ответил из толпы какой-то малый, приподнимая шляпу. – Англичанин получил по заслугам и распевает об этом песенки.
– Придержи язык, – отвечал верховой джентльмен. – Услышу еще дерзость – вколочу твои зубы тебе в глотку.
С этими словами он подъехал к фургону и, вытащив из-за пояса заряженный пистолет, велел Буклю под угрозой немедленной смерти отпустить пленника. Букль, испугавшись, нехотя подчинился и сделал спутникам знак трогаться. Сидни, спасенный таким образом от неволи и, возможно, от гибели, принялся благодарить своего избавителя в самых жарких выражениях, какие может подсказать признательность, и был немало обескуражен, натолкнувшись на смесь холодной вежливости и презрения.
– Желал бы я знать, сэр, – молвил джентльмен, – как вы угодили в эту передрягу?
– Я всего лишь укорил изверга в жестокости к невинным детям, которых он безжалостно убивал.