– Сам ты микро. Но вспоминать не хочется.
– Хороший диван. Твой? Я бы с такого вообще не вставал.
– Да, я на нём сплю. И мечтаю тоже на нём, и ем, и книги читаю, и уроки делаю.
– И целуешься…
Я утонул в шелках её волос, вслед за руками тихо сползала одежда, пока я разоблачал её гибкое тело, губы не выпускали её губ, прохладные и влажные, и те и другие говорили, говорили, говорили, весь их диалог начинался с «Я люблю тебя – я тоже тебя люблю», и выливался в «Я хочу тебя – я тоже тебя». Мы слились в одно целое на васильковой поляне постели, в окно поддувал тёплый бриз улицы, что ещё нужно для счастья?
– Не знаешь, зачем люди столько целуются?
– Думаю, это желание проникнуть как можно глубже в другого человека, рот – первое, что им попалось, руками же туда не полезешь.
– Разве что стоматолог.
– Раз в полгода.
– Не все им так доверяют, вот и проникли языком, языком любви. Что-то понять непостижимое, что-то объяснить переживаемое. Чем меньше люди понимают, тем больше целуются, чем больше узнают друг друга тем реже.
– Действительно, пожилые практически не целуются, они уже всё знают друг о друге… Да и губы уже не те.
– Дурак.
– Судя по звонку домофона, родители приехали, вроде обещали завтра, странно.
Как будто сработала сигнализация или учебная тревога, слух насторожился, объятия распались и мозг напрягся.
– А где мои джинсы?
– Ищи на полу, тут всё вместе, – на паркете, как на прилавке секонд-хенда, была свалена одежда и бельё, играя в четыре руки, мы пытались выбрать что-то подходящее в спешке, как будто магазин закрывался с минуты на минуту, мы были голые, и нам позарез нужно было одеться.
Конец ознакомительного фрагмента.