Ничего подобного. Оказалось, большинство жертв Отчаяния – люди, здоровые телесно и душевно. Никто не знает, как устранить причину их страданий, все «лечение» сводится к тому, что их глушат сильными седативными средствами.
Я взял ноутпад и щелкнул по значку Сизифа, моего сборщика информации.
– Подбери самое главное о Вайолет Мосале, о конференции, посвященной столетию смерти Эйнштейна, и о развитии общей теории поля за последние десять лет. Мне надо переварить все за… примерно за сто двадцать часов. Это возможно?
Последовала пауза: Сизиф грузил и просматривал последние данные. Потом спросил:
– Ты знаешь, что такое ВТМ?
– Вычислительная творческая машина?
– Нет. В данном контексте – все-топологическая модель.
Сочетание прозвучало смутно знакомым; лет пять назад я что-то по этому поводу читал.
Последовала новая пауза, пока грузился и оценивался более простой общеобразовательный материал. Потом:
– Ста двадцати часов хватит, чтобы слушать и кивать. Чтобы задавать осмысленные вопросы – нет.
Я застонал.
– А если с вопросами…
– Сто пятьдесят.
– Готовь.
Я щелкнул по значку домашнего фармаблока:
– Перепрограммируй мелатониновый курс. С сегодняшнего дня добавь мне по два часа высокой активности.
– До какого числа?
Конференция начнется пятого апреля; если к этому времени я не стану экспертом по Вайолет Мосале, наверстывать будет поздно. Однако сойти с навязанного мелатонином ритма перед самой конференцией и засыпать потом на ходу тоже не дело.
– До восемнадцатого апреля.
Фармаблок сказал:
– Ты пожалеешь.
Он вовсе не каркал, просто предупреждал на основании пяти лет близкого биохимического знакомства. Однако выбирать не приходилось, и, хотя неделя острой циркадной аритмии после конференции – удовольствие много ниже среднего, никто еще от такого не умер.
Я подсчитал в уме. Оказывается, я только что выкроил себе пять или шесть часов свободного времени.
Была пятница. Я позвонил Джине на работу. Правило шестое: будь непредсказуем. Но не слишком часто.
Я сказал:
– К черту «Мусорную ДНК». Хочешь потанцевать?