Фонарь они забрали. На ящике теплилась свечка. Я разложил вещи Ателя там же и стал смотреть на пламя, раздумывая.
Ночное зрение – это и благословение, и проклятие. Да, я хорошо вижу в темноте. Почти как кошка. В глухом проулке, на крыше, при слежке во мраке ночи сей странный дар моего отчима, Себастьяна, часто оказывался благом. Но сейчас естественный свет был опасен: один неосторожный взгляд – и я на время ослепну. Мое ночное зрение могло обернуться неприятностями.
Поэтому я медлил, боясь разоблачения. Как объяснить, зачем я копался в Ателевых вещах в полной темноте? Нет, карты лучше не раскрывать. Из всех, кого я знал, в темноте ориентировался лишь Себастьян, который отказался от своего дара в ту ночь, когда провел ритуал и передал его мне. С тех пор прошло много лет, я посвятил в тайну только троих и не собирался вводить в этот круг избранных Хряся с его подручными.
Нет. Я был бы рад отойти в темный угол и посмотреть, как засветятся слабым янтарным светом вещи Ателя, но не хотел рисковать.
Я поднес свечку к вымокшим тряпкам. Уже обыскивал, но не особо тщательно. Я больше надеялся на допрос. Теперь мне остались только имя и хладный труп контрабандиста.
Начал я с одежды – отжал ее и принялся ощупывать: не зашито ли чего в прокладке шва, нет ли потайных карманов. Простучал на предмет тайников каблуки. Ничего. В кошельке нашлась мелочь: три медные совушки, серебряный соколик и поцарапанный свинцовый ромб. Знак паломника времен моего деда. На нем были выбиты три символа императора, по одному на каждое воплощение. Владелец жетона, кем бы он ни был, совершил полное имперское паломничество – немалый подвиг, добрая тысяча миль. Теперь ходили другим путем, так как маршрут сместился императорским указом из-за пограничных войн, и такие знаки стали редкостью. Я ссыпал монеты в кошель – пусть достанутся Хрясю с ребятами, а ромб забрал себе.
Содержимое наплечной сумки тоже не изменилось: трубка, две тонкие свечки (сломанные), кожаный кисет и кусок заплесневелого сыра. Я решил идти до конца, разобрал трубку и раскрошил сыр. И высыпал все из кисета на ящик. В трубке обнаружилась одна зола, сыр давно высох, а в кисете я нашел мелко нарезанный табак и три узкие, перекрученные полоски бумаги – фильтры для трубки.
Вывернув сумку наизнанку, я прощупал подкладку и для очистки совести распорол швы.