Стремянный Актай подвел к Мамаю свежего коня тулпара, поджарого и узкозадого, чалой масти, с длинной светлой гривой. Этих коней с незапамятных времен разводят кипчаки.
– Прыгай в седло, повелитель, – торопливо бросил Актай. – Надо скакать дальше, пока совсем не стемнело.
Опершись на плечо стремянного, Мамай тяжело взобрался в седло. «Повелитель… – Горькая усмешка скривила рот Мамаю. – Разве похож я теперь на повелителя, если бегу, как заяц, от урусов! Удираю от своих вчерашних данников! Вот уж не думал, что доживу до такого позора!» Надо было спешить. Мамай огрел чалого жеребца камчой, бросая его с места в карьер. Дожидаться своих отставших нукеров Мамай не собирался.
Неистовая скачка по степным увалам длилась до темноты. На берегу реки Красивая Меча Мамай и его спутники остановили усталых коней. Ночной мрак окутал бескрайнюю равнину. Пора было подумать о ночлеге.
Мамаевы слуги развели костры, нарубив сухого тальника в речной низине. Для Мамая нукеры разложили небольшой костер в стороне от прочих костров. Дабы укрыть Мамая от пронизывающего ветра, его телохранители воткнули в землю копья, растянув на них свои плащи и образовав некое подобие матерчатой ширмы.
Сидя на густой холодной траве, Мамай нервно вертел в руках ременную плеть. Глядя на языки пламени, с треском пожиравшие хворост, Мамай взвешивал на мысленных весах все свои вчерашние действия и решения. Мамая угнетала и грызла мысль о том, что он потерпел поражение, будучи в одном шаге от победы. Случившийся крах можно было объяснить либо какой-то случайностью, либо ошибочным решением. Эту роковую ошибку Мамай сейчас пытался отыскать, мысленно перебирая события вчерашнего дня с того самого момента, когда татарские дозорные вдруг наткнулись на развернутое для битвы русское войско, и Мамаева орда устремилась на сближение с русами.
Наконец усталость взяла свое, и Мамай погрузился в глубокий сон лежа у костра. Мамаева свита тоже вповалку спала возле тлеющих кострищ, даже не выставив дозорных. Стреноженные кони щипали траву и громко фыркали, чуя в ночной мгле крадущихся степных лисиц.
Туманный рассвет обдал пробудившегося Мамая сыростью и холодом. Вскочив на одеревеневшие ноги, Мамай пинками и бранью разбудил своих людей, спавших на попонах возле догоревших костров. Нукеры и слуги зевали во весь рот, протирая глаза и ежась от холода. Кто-то принялся растреноживать и седлать коней, кто-то вновь разжигал костры, желая поскорее согреться.