Сухая, почти чопорная дама вдруг оказалась такой душевной и милой! Я едва не расцеловала модельера, потому что рисунок роли во многом был наглядно объяснен этими ее словами. Она вовсе не оказалась старой врединой, напротив, по моей просьбе Эдит поменяла форму вырезов платьев и согласилась, что рядом с рослым Грегори Пеком я могу себе позволить надеть туфли на каблуке.
Я не могла отвести глаз от ее черной челки – идеально ровной, лежащей волосок к волоску. Мне ни за что не удалось бы содержать волосы вот в таком абсолютном порядке! Она заметила, чуть усмехнулась, тряхнув головой, при этом челка послушно улеглась на свое место:
– Хотите такую же?
– Нет, что вы!
– Правильно, это не для вас. Ваша челка должны быть растрепанной. Почему вы носите полудлинные волосы, вам пойдет короткая стрижка.
– Не знаю… я балерина, бывшая, конечно, нам нельзя иметь короткие волосы, чтобы не мешали.
– Теперь вы актриса и, смею надеяться, скоро станете законодательницей мод для многих. Поэтому привыкайте одеваться и держать себя подобающе.
Я невольно рассмеялась:
– Ну какая же я законодательница, мисс Эдит! Разве кто-то станет носить на улицах наряды Жижи?
– Вот этот фильм, – она кивнула на стопку эскизов, – сделает вас знаменитой и законодательницей мод тоже. А мы постараемся, чтобы наряды из него носили на улицах, – Эдит вдруг подмигнула мне. Очки темные, но достаточно прозрачные, чтобы заметить это лукавство.
Я благодарна Эдит Хед, она сделала все, чтобы мои платья не затмили меня саму, а ведь такое частенько бывало в фильмах. Костюмы явились только обрамлением принцессы, но каким обрамлением! Куда уж лучше для первой столь важной роли.
Кажется, мы расстались вполне довольными друг дружкой, она просила только об одном: не поправиться. Тут я могла обещать с чистой совестью:
– Никогда!
Удивительная женщина. Знаете ее знаменитые слова: «Платье должно быть достаточно облегающим, чтобы показать, что вы женщина, но достаточно свободным, чтобы вы выглядели леди»? Точней не скажешь…
После Эдит Хед эстафету приняли гримеры.
Меня никогда в жизни столько не разглядывали при самом различном освещении. Секретарь едва успевала записывать то, что ей диктовала беззастенчиво поворачивавшая мое лицо за подбородок из стороны в сторону Уолли Вестмор. Перечитав записи, гример фыркнула, точно кошка, несколько секунд скептически изучала мое лицо и вдруг заявила: