– Ну-с? – спросил он, не меняя положения.
– У вас точно такая же синяя жилка на виске, как у тети.
– Неужели? В таком случае это единственное, что у меня есть от матери.
– Да, у вас нет ни малейшего сходства с ней, – простодушно ответила Ванда. – А Лев – вылитый ее портрет.
– Лев! – с ударением произнес Вольдемар. – Так то – Лев! Это совсем другое дело.
– Почему? Разве младший брат должен иметь какие-нибудь преимущества?
– Почему бы и нет? Он уже имеет то преимущество, что пользуется любовью матери. Я думаю, этого вполне достаточно.
– Вольдемар! – укоризненно воскликнула молодая графиня.
– Разве для вас это ново? – мрачно спросил он. – Я думал, ни для кого не является тайной, какие у меня отношения с матерью. Она принуждает себя быть любезной со мной, но не может преодолеть внутреннюю неприязнь ко мне, как и я тоже; значит, нам обоим решительно не в чем упрекать себя.
Ванда молчала; подобный оборот разговора был ей очень неприятен. Но Вольдемар, не замечая этого, продолжал:
– Княгиня Баратовская и я всегда будем чужими друг другу. Вы себе представить не можете, Ванда, чего мне стоит переступать порог этого дома! Это настоящая пытка, и я никогда не думал, что буду в состоянии так терпеливо выносить ее.
– Но зачем же вы это делаете? – неосторожно воскликнула Ванда. – Ведь вас же никто не заставляет!
Нордек посмотрел на нее. Ответ так ясно выражался в его глазах, что молодая девушка вспыхнула до корней волос.
– Вы несправедливы к тете, – поспешно ответила она, чтобы скрыть свое смущение. – Она, несомненно, должна любить своего сына.
– О, конечно! Я уверен, что она очень любит Льва, но с какой стати она станет любить меня, а я – ее? С первых лет жизни я лишился отца и матери и воспитывался в чужом доме. Дядя был добр ко мне и по-своему любит меня, но не мог предоставить мне другую жизнь, кроме той, которую вел сам. В том возрасте, когда другие дети учатся любить, мне внушали недоверие и подозрение, от которых я до сих пор не могу отделаться. А вы, Ванда, еще хотите, чтобы я понимал поэзию!
Последние слова прозвучали горьким упреком, а за ними скрывалась глухая жалоба. Ванда широко открытыми глазами смотрела на спутника, которого сегодня совершенно не узнавала, она впервые подумала о том, какое безотрадное было у Вольдемара детство и как одинок был этот молодой наследник, о богатстве которого она так много слышала.