То, что пишет Гертайн Симплисо, он сам называет «l'empreinte de l»âme» (или по-английски: the imprint of the soul) – «отпечаток души». Правда, в одном из писем к своему другу В. К. он сделал странное уточнение: «Импринтизм – это сор нашей жизни, составляющий, однако, всю её прелесть и уникальность».
Вероятно, мелочи нашей жизни – те самые отпечатки, которые порой остаются в душе шепотом, криком, слезами, счастливой улыбкой… Отразить это состояние и действие живой души» и есть сущность творческого метода импринтизма. В этом Гертайн Симплисо, на мой взгляд, перекликается с Константином Батюшковым, поэтом и философом 19 века, не до конца ещё нами прочитанного и оценённого.
Он, в частности, писал: «Поэзия – сей пламень небесный, который менее или более входит в состав души человеческой, сие сочетание воображения, чувствительности, мечтательности – Поэзия, нередко составляет и муку, и услаждение людей, единственно для нее созданных. „Вдохновением гения тревожится Поэт“, сказал известный Стихотворец. Это совершенно справедливо. Есть минуты деятельной чувствительности: их испытали люди с истинным дарованием; их-то должно ловить на лету Живописцу, Музыканту и более всех Поэту: ибо они редки, преходящи и зависят часто от здоровья, от времени от влияния внешних предметов, которыми по произволу мы управлять не в силах. Но, в минуту вдохновения, в сладостную минуту очарования поэтического, я никогда не взял бы пера моего, если бы нашел сердце, способное чувствовать вполне то, что я чувствую; если бы мог передать ему все тайные помышления, всю свежесть моего мечтания и заставить в нем трепетать те же струны, которые издали голос в моем сердце. Где сыскать сердце, готовое разделять с нами все чувства и ощущения наши? Нет его с нами – и мы прибегаем к искусству выражать мысли свои, в сладостной надежде, что есть на земле сердца добрые, умы образованные, для которых сильное и благородное чувство, счастливое выражение, прекрасный стих и страница живой, красноречивой прозы суть сокровища истинные… „Они не могут читать в моем сердце, но прочитают книгу мою“ – говорил Монтань; и в самые бурные времена Франции, при звуке оружия, при зареве костров, зажженных суеверием, писал „Опыты“ свои и, беседуя с добрыми сердцами всех веков, забывал недостойных современников».