Дело в том, что Они знают, что я что-то знаю. Моё знание сокрыто глубоко в палеокортексе3 моего мозга. Можно сказать этого знания, в общем-то, во мне и нет. В неокортексе4, так уж точно. Однако при нужном инструментарии и необходимом опыте, это знание легко извлечь. А Они в полной мере обладают как первым, так и вторым. И мне приходится убегать, прятаться, оберегая то, о чем не знаю сам.
В последнее время на моей коже появилась странная отметина. Боюсь, что это мацерация. Но сказать наверняка – трудно.
Я подхожу к зеркалу. Тонкие и острые черты лица, залысины, угловатое тело. На шее, выше ключицы образование. Та самая отметина терракотового цвета: пятно размером с детскую ладошку.
Я совершаю обыденный, и опостылевший, ритуал. Втираю антиперспирант в подмышки, сверху – тальк. Нюхаю, изгибая шею; запах протухшего яйца очень далек, но он есть.
Застегиваю пиджак с жестким, плотно облегающим шею воротом, и отметина исчезает.
Ломанная телефонная трель. От неё вздыбился воздух в моей квартире. От телефонной трели корреляция: условная величина спокойствия телефона прервалась, что прервало и мое условное спокойствие.
– Слушаю, – плохо скрываемая дрожь моего голоса.
На том конце инфернальный гул статики.
С каждым звонком телефонного аппарата во мне лампой тревоги загорается один и тот же вопрос: ОНИ?
И все же через телефон Им меня не достать. По крайне мере не в ближайшей перспективе. Я оббил не один порог, заплатил весьма внушительные суммы, чтобы мой провод был подключен через АТС нелегальной бразильской нефтяной компании. Компания, в свою очередь, запитывалась в криминальном районе города Бразилиа. А дальше следы терялись в Атлантическом океане и паутине спутников.
Можно поставить вопрос ребром о необходимости телефона, если он почти прямая наводка. Мушка. Сексот. Но только телефон подскажет мне, что Они рядом. У разменной монеты неизменно две стороны.
Мои ладони вспотели. Я подношу кисти к носу, и обоняние обжигает едкая резкая вонь. Натираю руки нейтральным одеколоном, который стоит тут же, на столике. Проверяю карманы: одеколоны, тальк и влажные салфетки, как всегда, на месте.
Впервые я начал источать зловоние в восьмилетнем возрасте. Я помню первый день учебного года в младшей школе. Я сижу за деревянной партой, моя соседка – кудрявая рыженькая девочка с маленькими ручками, сплошь в рыжих точечках веснушек. Девочка откровенно сторонится меня, пусть и стесняется, или боится, об этом сказать. По звонку она вскакивает и убегает прочь из класса. Так же поспешно покидают классную комнату и все остальные дети. Учительница, высохшая женщина неопределенного возраста, взмахом кисти зовет меня. У нее голос с никотиновой хрипотцой, которым она спрашивает, люблю ли я умываться. Я киваю – люблю. Она отводит глаза, и задает еще вопрос: следит ли моя мама за чистотой меня. Я киваю – следит. Учительница закатывает глаза под вульгарно-накрашенные и алкогольно-припухшие веки. И я, обнаженный в своей правоте, понимаю – она мне не верит.