Я вымотан, но уснуть не могу. Над рекой дует ветер, волнуя и без того изрытую оспинами от падающего дождя воду. Я тру лицо, стараясь немного разогреть щеки. Напротив меня лежит Сисси, свернувшись на боку и пристроив голову на ладонях. Лицо ее выглядит спокойным и расслабленным.
– Ты уже минут пять на меня смотришь, – говорит она, не открывая глаз. Я вздрагиваю, и она слегка улыбается: – В следующий раз просто разбуди меня, а то прожжешь взглядом стену.
Я почесываю запястье.
Она медленно открывает глаза и садится. Густые темные волосы падают ей на лицо в таком же беспорядке, в каком оказывается одеяло, которым она осторожно накрывает храпящего рядом Бена. Сисси потягивается, поднимая руки и выгибая спину, и, спотыкаясь о груду дров, которую мы принесли на борт, идет ко мне.
– Течение что-то сильное, – говорю я. – Я беспокоюсь.
– Может быть, оно и к лучшему. Так нас унесет дальше от них.
Прошло всего несколько дней с тех пор, как мы сбежали из Института геперов. Нас преследует стая, жаждущая растерзать нас, поглотить нашу плоть и кровь. Сотни гостей, собравшихся в Институт на банкет, ради жажды крови забыли о развлечениях. Против такой орды мы вшестером не имели никаких шансов. Нашей единственной хрупкой надеждой был дневник Ученого – загадочная тетрадка, из которой мы и узнали о возможности бежать по реке. Реку нам помогла найти удача. Лодку – чудо. Но почему и зачем Ученый привел нас сюда, мы так и не поняли.
– А еще это значит, что мы приближаемся к нему, – она смотрит на меня мягко, как будто понимает, о чем я думаю.
Я отвожу взгляд.
Вчера, когда я нашел в альбоме Эпафа портрет отца, я впервые за несколько лет увидел его лицо: глубоко посаженные глаза, суровую линию подбородка, тонкие губы и твердые черты, сквозь которые даже на этом рисунке проглядывали милосердие и печаль.
Теперь я думаю о секретах, которые скрывались за этими глазами и о которых никогда не говорили эти губы. В последний день отец вбежал в дом мертвенно бледный, обливаясь потом. Показал мне два прокола на шее. Он проделал все это с целью убедить меня, что его обратили. Когда отец вышел на улицу перед самым рассветом, я думал, что он умер во имя моего спасения.
На самом деле он бежал на свободу и оставлял умирать меня.
Я вытягиваю две тонкие ветки из кучи и начинаю тереть их друг о друга, как будто правлю ножи.