«Максим – младший техник…» одарил меня подозрительным взглядом и развернул планшет с бумагами ко мне. Я без труда нашел пять посадочных мест для подписи и расписался.
Стоя в дверях, техник развернулся и спросил:
– Если не секрет – с кем Вы будете…, то есть хотите поговорить?
– Это не ваше дело, – сегодня я был сама вежливость.
– Я просто хотел сказать еще кое что… – он немного помялся, словно говорил нечто запрещенное законом или политикой его организации. – Не надо ожидать чего-то от разговора. Наверняка Вы слышали о скандалах, которые крутятся вокруг Фенофона с самого момента основания…
– Как… Как Вы его назвали?
– А-а… Фенофон-то? Ну, в народе так называют аппарат Николая Геннадьевича. Типа «Феномен» и телефон сразу.
Я улыбнулся. Максим, похоже, порадовался, что хоть немного разрядил обстановку.
– Так вот – многие люди разочаровываются в чем-то, особенно в вере…
– У меня не осталось ее, – ответил я и закрыл за ним дверь.
Правдивость произнесенных слов не произвела на меня никакого впечатления.
Я закрыл дверь и сел на пол, прямо в прихожей, прямо на пыль и грязь. Сказывалось напряжение. Я ведь не спал два дня с того момента, как оставил заявку на установку этого… хм… «Фенофона». Мне не верилось, что это может сработать.
Последнее, что помню – провода очень неудобны под задницей, особенно когда засыпаешь в прихожей на холодном паркете.
Меня разбудил звонок. Не стационарного телефона, не мобильника…
Непривычная трель дискового аппарата, оставшегося еще от бабушки, забытыми мотивами разрывала голову на части. Я поднялся с пола и подошел к телефону.
Над покусанной и поцарапанной надписью «В-одяшии -во-ок» мерцала зеленая лампочка.
– Алло…
– П… ч… к… – и гудки
С того дня прошло еще двое суток, во время которых я сразу приходил с работы и ложился на кушетку, специально пододвинутую мной к проходу в прихожке, чтобы можно было нормально лежать в ожидании звонка.
Провода, словно живые змеи, уже свили себе гнездо из своих резиновых тел, моей обуви и почты, которую я кидал на пол сразу же, только входя в квартиру.
Белый настил из строительной пыли и бетонной крошки, оставшийся после визита монтера, можно было использовать в криминальной хронике в качестве практического дела – слишком уж много следов моих ботинок, тапок и носков запечатлелось на нем.