.
Сайид Кутб считал, что «когда мусульманин вступает на путь джихада и выходит на поле боя, он уже победил»>73. Это краеугольный камень истишхада. Слово, происходящее от глагола «шахада» – «свидетельствовать», так же как и термин «шахид» – мученик, жертвующий собой, представляя тем самым последнее и высшее свидетельство своей преданности делу веры. В категории данного понятия смерть шахида – это уже не просто смерть, а акт высочайшего героизма. Бен Ладен сказал однажды: «Мы любим смерть, США любят жизнь, вот большая разница между нами»>74.
«Наш выбор – между смертью и смертью», – заявил в мае 2004 года Халед Машаль, лидер палестинской исламистской организации Хамас. Машаль сменил в этой должности убитого израильтянами Абдель Азиза Рентиси, сказавшего двумя годами раньше: «У нас нет «F-16», вертолетов «Апаш» и ракет, но у нас есть оружие, против которого они не смогут защититься»>75.
Таким оружием все джихадисты считают истишхад, высшая форма которого – сознательная гибель в вооруженной борьбе с врагами ислама. По-английски это называется suicide bombing, но мусульмане отвергают слово «самоубийство», этот поступок запрещен религией. С точки зрения джихадистов, шахид идет на бой, убивая врагов, так же как солдат, бегущий в атаку, зная, что в следующую секунду его может сразить пуля. Героями истишхада называют участников операции «Манхэттен» – террористической акции 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке и Вашингтоне.
«Конфликт между исламским миром и Западом очевиден, – пишет Алексей Малашенко. – Его главным признаком является даже не сам по себе религиозный экстремизм, а восприятие его существования в той или иной форме как естественного в мусульманском сообществе»>76.
Американский ученый Майкл Ховард полагает, что «реальной проблемой является симпатия, которой они (исламистские фанатики) пользуются в глубоко встревоженных обществах, их породивших. Это не столько симпатия к их целям, сколько к самой борьбе, к джихаду, и к тому возмущению, протесту, который эту борьбу мотивирует»>77.
Здесь следует сделать два уточнения.
Во-первых, возмущение и протест не равнозначны ненависти. Было бы ошибкой полагать, что мусульманское сообщество полно ненависти к Западу, тем более если под Западом понимать христианский мир (выше об ошибочности оценки конфронтации как «ислам против христианства» уже говорилось). Даже исламисты не столько ненавидят Запад, сколько презирают его за безбожие и декадентство, но при этом боятся его. Боятся культурного и экономического вторжения в свою социальную среду, вторжения, которое могло бы разрушить их коллективную идентичность внедрением чуждых светских ценностей. Выше цитировались слова аятоллы Хомейни об угрозе со стороны западных университетов.