–Террористический акт. Посягательство на жизнь или иная форма
насилия над гражданами, государственными или общественными
деятелями, совершаемые с политическими целями. Военные действия не
ведутся.
–Черт возьми, ты хочешь, чтобы у меня мозги спеклись? – жалобно
вопрошаю я. – Говори проще.
–Теракт – это когда одни люди убивают других, чтобы те обратили
на них внимание. Или на их проблемы, – переводит мое второе я.
–На проблемы? Какие еще проблемы? Я едва живой – вот это
проблема. Кого мне надо убить, чтобы на меня обратили внимание?
–Ответ неизвестен. Возможное решение – подать сигнал
бедствия.
В ответ я только тихонько скулю от боли. И от досады. Господи,
ну почему ты такой зануда, Триста двадцатый?
–Нужно позвать на помощь, – подсказывает тот. Я чувствую, что он
страдает вместе со мной. Мой помощник тоже поврежден. Наверное,
из-за этого у меня непроизвольно подергивается правая рука.
–Сейчас. Ты тоже... держись. Больно?
–Больно, – просто отвечает жестянка.
Я понимаю, что моему двойнику-подселенцу никто не снимет боль,
как мне. Он так и будет терпеть ее, пока не умрет. Или пока не
вылечит себя сам. Он беззащитен, мой непроницаемый боевой робот. Он
поддерживает меня, стимулирует процедуры восстановления организма,
задвигая заботу о себе в самый дальний угол. Считает, что прежде
всего должен защищать меня. Глупая жестянка. Что я без него? Просто
слюнявый идиот.
–Ничего, – успокаивает он. – Мне не привыкать. Через сутки
повреждения будут ликвидированы. Можно быстрее, но тогда твое
состояние ухудшится. И у меня не будет ресурсов для собственного
восстановления.
–Ладно. Тогда терпим вместе?
–Идет.
И я сдерживаю рвущийся вопль, с хрустом стекла поворачиваясь на
бок. В глазах сразу темнеет, к горлу подкатывает тошнота.
–Не могу полностью блокировать нервные центры. Недостаточно
ресурсов, – извиняется Триста двадцатый.
–Ничего. Потерплю. Почему я не могу кричать?
–Ты кричишь. Просто слух пока не вернулся. Тебя услышат. Ты
кричи еще.
–Эй, кто-нибудь! – я снова беззвучно шевелю губами, борясь с
болью в груди. Захожусь тяжелым кашлем. Волны боли следуют одна за
одной. Боль разрывает меня на части, будит злость. Черт меня дери!
Да есть вообще в этой галактике место, где меня не будут пытаться
прихлопнуть?
Одно хорошо – теперь я лежу на боку. Так труднее дышать. Но так
я могу, наконец, что-то видеть в пыльной преисподней. Тут есть на
что посмотреть. Все белое, как в снегу. Люди-призраки ходят,
ползают в белой пелене. Ползут-бредут-ковыляют наружу. Сидят на
кучах обломков и зачем-то раскачиваются. С любопытством заглядывают
внутрь через проломы в стенах. Вытягивают шеи в попытке рассмотреть
редкое зрелище. Чертовы кретины! Ээй! Помогите, мать вашу... Снова
кашель. Мне даже сплюнуть нечем – рот забит пылью. Язык как
наждачная бумага, царапает десны. Как бы услышав меня, откуда-то
начинает падать холодный иней. Целый снегопад. Или пурга.
Прикасаясь к налету пыли, крохотные капельки скатываются в шарики.
Но потом пыль набухает влагой, темнеет и становится грязью. Я
просто завален этими холодным грязным снегом. Зубы начинают стучать
от холода. Но дышать становится легче. У снега не слишком приятный
кисловатый вкус.