«Собеседник неискренен», – предупреждает Триста двадцатый.
«Сам вижу. Что прикажешь с ней делать?»
«Выбрать линию недотепы. Предоставить говорить ей. Узнать как
можно больше об оперативной обстановке и местных обычаях».
«Триста двадцатый, мы не на войне», – укоряю я.
«Ты ошибаешься. Весь ваш мир – сплошная война».
«Ладно, будь по-твоему».
Деловитый русоволосый мужчина приносит одежду. Я принимаю
хрустящие пакеты. Сажусь. Разворачиваю слои упаковки. Смотрю на
журналистку. Прикидываю, можно ли одеться прямо при ней, или она
обидится?
«Обнаружено записывающее оптическое устройство. Поправка – два
записывающих оптических устройства».
И тут же из-за двери раздается: «Наш герой предпочитает скромную
и практичную одежду военного образца. Одежда для экипировки
предоставлена сетью магазинов специальной одежды «Запа». Хочешь
мира – будь экипирован достойно. Никаких натуральных тканей. Только
качественная сверхпрочная синтетика».
–Что это было? – интересуюсь я, задержав одеяло, которое
собрался откинуть.
–Это? Так, небольшая рекламная вставка. Потом ее как следует
обыграют в студии. Будет очень естественно.
–Меня снимают?
–Что? Нет, что вы. Как можно, – не стесняясь, врет
журналистка.
–Это и есть ваши «акценты»? Две камеры в вашей одежде?
–Ах, это! – не смущается Деми. – Это рабочие съемки, они не идут
в эфир. Когда вас будут снимать, я щелкну пальцами. Вот так.
–Все же отвернитесь, мэм, – отчего-то настроение мое
стремительно падает. Не нравится мне эта скользкая рыбина.
–Конечно. Если вам так удобнее, – соглашается она. И тут же я
вижу себя и ее любопытные глаза в большом зеркале.
«Наш герой чувствует себя более комфортно в привычном ему
обмундировании. Черта настоящего имперского военного,
предпочитающего униформу накрахмаленному воротничку».
–Какую униформу? Что он несет?
–Не обращайте внимания, – терпеливо улыбается Деми. – Теперь,
если позволите, я задам вам несколько вопросов, хорошо?
И она щелкает пальцами, не дожидаясь ответа. Бормочет что-то
себе в руку. Двери приоткрываются, впуская несколько жужжащих штук.
Я помню – такие же снимали меня на Йорке. И с тоской думаю, что
опять мне будут задавать глупые вопросы и вообще – выставлять меня
дурачком.
Голос Деми меняется, становится твердым, как стекло. Кажется,
даже вибрирует от какой-то скрытой торжественности.