«Дезинформация противника всегда являлась частью любых боевых
действий», – неуверенно сообщает Триста двадцатый.
«Да не веду я никаких боевых действий! – устало отвечаю я. – И
ей ничего плохого не сделал! Я и видел-то ее впервые!»
«Наверное, это любимое развлечение людей – делать друг другу
больно».
«Ты думаешь? Ты думаешь, и я был таким же?»
«Затрудняюсь ответить».
Тогда я ложусь и беру в руки книжку. Такие сейчас редко
встретишь. Обычные буквы, никаких голограмм и движущихся
иллюстраций. Никто не комментирует вслух прочитанное. Я погружаюсь
в волшебный ритм четверостиший. У человека, который их написал в
незапамятные времена, чудное имя. Как у обитателя морских глубин.
Триста двадцатый напряженно вслушивается в мои мысли. И я уплываю
из этого мерзкого бездушного мира, увлеченный плавным течением
слов.
В колыбели – младенец, покойник – в гробу:
Вот и все, что известно про нашу судьбу.
Выпей чашу до дна – и не спрашивай много:
Господин не откроет секрета рабу…
А наутро снова приходит Мишель. Я ей в глаза смотреть стесняюсь,
так мне стыдно.
–Наплюй и забудь, – говорит она. И легонько обнимает меня.
Прижимает к себе. Ее тепло проникает в меня через тонкую ткань. И
я, наконец, выхожу на свободу.
Глава 10. Издержки славы
Я замечаю среди телохранителей Мариуса, одного из тех, что
сопровождал нас из космопорта. Я рад, что он снова в строю.
–Привет, Мариус!
Он недоуменно смотрит на протянутую руку, косится на Мишель.
Потом осторожно пожимает мою ладонь.
–Здравствуйте, сэр! – вежливо басит он.
–Я рад, что ты выкарабкался. Давай без этих «сэров». Я
Юджин.
–Хорошо, сэр. То есть Юджин.
Я улыбаюсь до тех пор, пока ответная улыбка не трогает крепкое,
будто вытесанное топором лицо и в глазах Мариуса не появляется
осмысленное выражение. Пока он не начинает понимать, что это не
блажь богатенького придурка – поздороваться за руку с кем-то из
обслуживающего персонала.
–Спасибо, Юджин. Вы хорошо держались, – говорит он. И снова
становится непроницаемым. Напряженно вслушивается в себя,
оглядываясь вокруг. Триста двадцатый обнаруживает у него внутри
слабенький чип. Полное барахло, а не чип, скажу я вам. Даже у наших
аэродромных водителей и то мощнее. Решаю при первой же возможности
посоветовать Мишель улучшить оснащение ее охраны.
Мы топаем к машине, припаркованной неподалеку от центрального
входа. Яркое солнышко приветствует меня, слепит глаза. Душноватый
запах цветов – словно волна. Тут повсюду цветы. Целые поляны цветов
между каменных дорожек. И люди. Вокруг множество людей, и полиция
сдерживает толпу, и все возбужденно топчутся на месте. Я решил, что
они кого-то встречают. И приготовился к тому, что мы быстренько
проскочим по краешку аллеи, сядем в машину и уедем из этой чертовой
стерильной больницы.