, которому оказывают уважение. Мысленно он представил себе, как она целует ему руку, и улыбнулся этой абсурдной фантазии.
– Как думаете, здесь можно где-нибудь разжиться чашкой кофе? – спросила Лисбет.
Хольгер что-то пробормотал. Его язык и губы не создавали правильного звука.
– Серврстик зыгглм.
«Сервировочный столик за углом», – догадалась Лисбет.
– Вы будете? С молоком и без сахара? Как раньше? – спросила она.
Пальмгрен кивнул. Лисбет забрала поднос с посудой и вскоре вернулась с двумя чашками кофе. Он отметил, что она пьет черный кофе, который раньше не любила. Увидев, что Лисбет сохранила соломинку, через которую он пил молоко, Хольгер улыбнулся. Они посидели молча. Пальмгрен хотел бы рассказать ей уйму всего, однако не мог выговорить ни слова. Но глаза их все время встречались. У Лисбет было страшно виноватое выражение лица.
– Я думала, вы уже умерли, – сказала она. – Я не знала, что вы живы. Если бы знала, я бы никогда не… я бы уже давно навестила вас.
Хольгер кивнул.
– Простите меня.
Он снова кивнул и улыбнулся, но улыбка вышла кривая, губы перекосились.
– Вы были в коме, и врачи сказали, что вы, наверное, умрете. Они думали, что жить вам не больше суток, и я тогда ушла. Мне так жаль. Простите.
Он поднял руку и положил на ее крошечный кулачок. Лисбет крепко сжала его ладонь и вздохнула.
– Тычезла. – «Ты изчезла».
– Вы говорили с Драганом Арманским?
Пальмгрен кивнул.
– Я путешествовала, была вынуждена уехать. Ни с кем не попрощалась, просто уехала. Вы за меня беспокоились?
Он отрицательно покачал головой.
– Обо мне никогда не беспокойтесь.
– Я за тя нында споися. Ты фсяга спрасся. Но Армен споися. – «Я за тебя никогда не беспокоился. Ты всегда и со всем справишься. Но Арманский беспокоился».
Лисбет впервые улыбнулась, и Хольгер Пальмгрен наконец почувствовал, как у него отлегло от сердца. Это была ее обычная кривоватая улыбка. Он разглядывал ее, сравнивая лицо, хранившееся в памяти, с девушкой, сидевшей перед ним. Она изменилась: была собранной, чистой и хорошо одетой. Из губы исчезло кольцо, и ее… хм… татуировка на шее с изображением осы тоже исчезла. Она выглядела взрослее. Впервые за много недель Пальмгрен рассмеялся, но звук его смеха был похож на кашель.
Лисбет улыбнулась, рот ее еще больше скривился, и она вдруг почувствовала, как тепло, давно не ощущавшееся ею, наполняет ее сердце.