– Так.
– Может быть, сейчас она за границей, но рано или поздно снова появится.
– Так.
– Мой заказчик хочет поговорить с ней спокойно и без помех, так что ее нужно доставить живой. Есть предложение привезти ее на склад в Ингерн. Затем нужно, чтобы кто-нибудь прибрал там после разговора. Она должна бесследно исчезнуть.
– Это мы можем. А как мы узнаем, что она вернулась домой?
– Я тебе дам знать, когда надо будет.
– Сколько?
– Как насчет десяти кусков за все? Работа ведь простая: съездить в Стокгольм, забрать ее и привезти ко мне.
И они снова обменялись рукопожатием.
Вторично приехав на Лундагатан, Лисбет села на свой продавленный диван и задумалась. Ей нужно было принять ряд стратегических решений, и одно из них касалось этой квартиры: оставлять ее за собой или нет.
Закурив, она выпустила дым в потолок и стряхнула пепел в банку из-под кока-колы. У нее не было оснований любить эту квартиру. Сюда она въехала с мамой и сестрой, когда ей было четыре года. Гостиную заняла мама, а они с Камиллой делили маленькую спальню. Когда ей было двенадцать и случилась «Вся Та Жуть», ее поместили в детскую клинику, а позже, когда ей исполнилось пятнадцать лет, они стали жить в разных приемных семьях. Квартиру сдавал съемщикам ее опекун Хольгер Пальмгрен, и он же позаботился о том, чтобы жилплощадь вернулась к ней в восемнадцать лет, когда Лисбет нуждалась в крыше над головой.
Квартира была надежным оплотом ее существования на протяжении последних лет. Несмотря на то что Лисбет в ней больше не нуждалась, мысль избавиться от нее была неприятна. Это означало бы, что чужие люди расхаживали бы по ее полу.
Оставалась чисто техническая проблема: вся ее почта, если она к ней вообще поступала, приходила на Лундагатан. Расставшись с этой квартирой, Лисбет должна будет завести себе новый почтовый адрес. А она отнюдь не хотела быть гражданским лицом, завязанным на разных ведомствах. У нее была параноидальная боязнь списков и регистраций и не было особых причин доверять каким-то учреждениям, да и кому-либо вообще.
Выглянув в окно, Лисбет увидела пожарную лестницу со стороны заднего двора, ту самую лестницу, что видела всю свою жизнь. Вдруг она почувствовала облегчение от того, что решила распрощаться с квартирой. Здесь она никогда не чувствовала себя в безопасности. Каждый раз, сворачивая на Лундагатан и приближаясь к своей парадной, будучи трезвой или в подпитии, Лисбет осматривалась вокруг, приглядывалась к припаркованным машинам и прохожим. Она была внутренне убеждена, что где-то есть люди, желавшие ей зла, и что, вздумай они наброситься на нее, то, скорее всего, выбрали бы момент, когда она входит к себе в дом или выходит из него.