Зачем пенять, стенать, напоминать,
с кем водку пить,
с кем хлеб ломать,
с кем спать.
Мне надоесть бывает очень сложно,
бред мудрости я выучил подкожно.
Он бередил мне зубы и хребет.
Зимой морозил, подавал совет:
держись тепла,
но вдруг тепло заносит
куда-нибудь за тридцать —
тридцать восемь,
что для Москвы, наверное, подходит,
но мне – никак.
А там луна восходит,
там по волнам нудистская дорога,
соблазнами невинного порока
кичится, бля…
Морская, бля, природа,
как утвержденье жизни,
как свобода
мужских начал…
В ночной тени причал
пощечиной встречает шепот яхты.
И гальки крик плеснет прощально:
– Ах ты…
запрыгает, – паскуда, пидарас!
Уставший капитан в который раз
заметит шефу: «Надо брать охрану,
чтобы картинка не ломала раму
беззвучия в лучах ночных светил, —
ни то со дна, что я не досмолил,
пробьются маршем строевые фразы,
и купленный в Зимбабве крокодил,
съест все сословья,
вдохновляя массы —
на плац и клацать до утра нутром…
Так пусть молчит,
пока не знает места
своим рыданьям страстная невеста.
Ей время плыть
с арабским женихом,
как воск со свечки в голубую чашу
мечети…» Мать! Забрали Машу нашу
туда, где нет ни свечек, ни икон.
Зачем менять миры, шары, закон,
когда и тут достаточно простора
для встреч с абсурдом,
для momento more,
когда и здесь от каждого окна…
То зубы ноют, то болит спина.