Ну да – на Карасине была белая сорочка с короткими рукавами, вспоминаю я, и удивляюсь, что даже сейчас первое о чем я подумал – о ярком дизайне, об этом бесформенном коричневом, как мне показалось в полумраке ресторана, пятне во всю правую часть его груди. Память играет со мной, явно предпочитая черный юмор, настаивая на своей версии: кровавый след на сорочке – гвоздь модного сезона.
– Кстати, Татьяна! – уверенно овладевает словом Малахов. – Известно, что Дмитрий Карасин критично отзывался о ваших работах.
– Ну началось! – восклицает Догилева и срывается на смех.
– Освистать бы вас, Андрей, – говорит Устинова, – жаль, зрители у вас освистывают только гостей студии.
– За что? – криво и, кажется, растерянно улыбается ведущий. Такое впечатление, что замечание ему делают впервые в жизни.
– Вопрос не корректный, это во-первых.
– А я не успел задать вопроса.
– Хорошо, что не задали. Могли и вовсе оскорбить.
– Проблема-то вот в чем, – экран занимает крупный усатый мужчина, в котором я узнаю ведущего телевизионной лотереи, которую не видел уже много лет. «Русское лото», вспоминаю я название передачи и замечаю, что мужчина погрузнел и сильно поседел – должно быть, в последний раз я видел его лет восемь назад.
«Михаил Борисов. Режиссер, профессор» представляют его титры.
– Мне, например, совершенно непонятно, зачем нас всех здесь собрали. В том смысле, что это как-то мало похоже на вечер воспоминаний. Я не закончил! – поднимает он ладонь, и едва загудевшие зрители затихают. – Андрей, я помню передачу, посвященную памяти Бориса Хмельницкого, – Малахов охотно кивает, – и помню, с какой теплотой и искренностью вспоминали Борю. Сегодня же – буду рад, если ошибусь, – нас позвали не за этим. Не для того, чтобы вспомнить человека. Спросите любого из присутствующих: кто-нибудь, когда-нибудь хотя бы раз в жизни встречался с критиком Карасиным?
– Он был очень замкнутым человеком, – говорит Малахов.
– Многие из сидящих здесь – замкнутые люди, – говорит Борисов. – При чем тут замкнутость? Человека за пять, или сколько он писал, семь-восемь лет вообще никто не видел. Понимаете абсурдность ситуации? Театральный критик – человек, который должен быть в гуще процесса, вариться, что называется, в самой гуще этого нашего профессионального котла. Кто-нибудь вообще видел его? – вертит он головой, обращаясь к своим соседям.