Сущий интернационал, крамольно рассуждая про себя в отсутствие замполита.
В двух джипах справа – Мазур со своими ореликами, в двух слева – Леон со своими. Про самого Леона, как и Мазур, удостоенного звания африканского полковника, точно известно, что он бельгиец, а вот что там стояло в пятой графе у его ребяток, не знал даже всезнающий Лаврик (сидевший тут же, аккурат за спиной Мазура). Просто по некоторым наблюдениям выходило, что воинство Леона, как обычно у белых наемников и бывает, собрано с бору по сосенке из доброй полудюжины европейских стран (и ручаться можно, в половине из них своих беспокойных граждан давненько разыскивает полиция за всякие интересные грешки). Англичанина Мазур вычислил точно, как и поляка (нет на земном шаре такого экзотического уголка, где бы не сыскался в том или ином качестве гордый лях), что до остальных, он и не собирался копаться в их родословной, приказа не имелось, мало кого всерьез интересовали такие подробности.
Ага, вот именно так и обстояло. Рядом с водителем, держа наготове автоматы и бдительно зыркая по сторонам, сидел Кы Сы Мазур. Местные, правда, его знали, как Иванова, но здешнее полковничье звание он не сам себе присвоил в рамках очередной легенды, а законнейшим образом получил от Отца Нации, о чем имелся соответствующий приказ по армии на бланке с тисненными золотом затейливыми гербами и эмблемами, большими круглыми печатями, красной и синей, замысловатой подписью генералиссимуса Олонго, раскудрявленной на добрую четверть листа – Отец Нации считал, что его роспись должна быть крайне внушительной.
В свободное время Мазур пару раз лениво прикидывал, отберут у него дома этот исторический указ или разрешат оставить на память. По всему выходило, что отберут, о чем он нисколечко не сожалел, не питая ни малейшей тяги к подобным сувенирам. Сейчас, конечно, думать о постороннем не следовало – его нынешняя служба являла собой не скучную синекуру, а самое настоящее боевое дежурство. Все было всерьез. Очень даже всерьез. На фоне всенародной любви и беззаветной преданности, о которых талдычили газеты и дикторы, порой промелькивали отдельные не типичные выродки, извращенцы этакие, докатившиеся в своей безбрежной гнусности до того, что без всяких угрызений совести поднимали руку на Отца Нации. Четыре покушения за два месяца – и свидетелем последнего Мазур, торчавший тут почти месяц, был самолично. Всякий раз с разгромным счетом выигрывала охрана, а генералиссимус не получил ни царапинки, но все равно, что-то многовато. Не расслабишься.