История изучения германской фаустианы в России насчитывает без малого два столетия. Можно выделить несколько этапов, в каждом из которых есть свой смысловой регистр, определяющий восприятие немецкого героя российскими реципиентами, – XIX в., рубеж XIX–XX вв., период после 1917-го.
Первый период в истории российского фаустоведения начинается в 1820-е годы и проходит под знаком И.В. Гете. Это годы, когда, по меткому замечанию А. Михайлова, «немецкие литературные веяния достигают России скопом, сразу за полвека, усваиваются недостаточно расчленение, но при этом как нечто чрезвычайно существенное»[2]. Таким «чрезвычайно существенным» явлением для русской культуры XIX в. стал «Фауст» Гете, который воспринимался в России как главный и единственный немецкий Фауст.
Освоение фаустовского материала российской словесностью XIX в. шло в трех направлениях: во-первых, через многочисленные переводы I и II частей гетевской трагедии (Э. Губера, М. Вронченко, А. Струговщикова, Н. Холодковского, А. Фета) и отрывков из нее (В. Жуковского, Д. Веневитинова, А. Грибоедова, Ф. Тютчева, К. Аксакова, Н. Огарева и др.); во-вторых, в ходе создания собственной оригинальной художественно-поэтической фаустианы, опирающейся на традиции Гете («Сцена из Фауста» и «Фауст в аду» А. Пушкина, «Русские ночи» В. Одоевского, «Фауст» И. Тургенева, «Молотов» М. Помяловского и др.); в-третьих, в процессе философских интерпретаций проблемы Фауста в трагедии Гете (об этом размышляли любомудры и западники, В. Белинский и Н. Чернышевский, А. Герцен и И. Тургенев).
Второй этап актуализации образа Фауста в России происходит на рубеже XIX–XX вв., когда российская культура внесла новые краски в фаустовскую рецепцию.
С одной стороны, интерес к образу Фауста стимулировался эсхатологическими и богоискательскими настроениями, столь типичными в ту эпоху для некоторых слоев российской интеллигенции. Ему отдали дань виднейшие писатели Серебряного века, которые переосмысляли сюжет о договоре человека с дьяволом в терминах русской православной церкви и в традициях – принимаемых или отвергаемых, – идущих от «Преступления и наказания», «Братьев Карамазовых», «Бесов» Ф. Достоевского. Наиболее показательны в этом смысле такие сочинения, как «Гоголь и черт» Д. Мережковского, «Огненный ангел» В. Брюсова, «Мелкий бес» Ф. Сологуба, «Жизнь человека» и «Иуда Искариот» Л. Андреева и др.