Не имея возможности исцелить меня магией, жрица от плеча до
самых пальцев замотала мою руку в бинты и измазала её вязкой,
пахучей мазью. Не знаю как насчёт заживления, но кровотечение было
остановлено.
Из-за слабости мою сумку теперь тащил Лукат, а часть доспехов
жрица и монах приторочили к рюкзакам, чтобы снять с меня нагрузку.
Проклятая печать на моём боку раскинулась ещё шире, затронула
чёрными щупальцами грудь и живот, не говоря уже о спине.
Магия питала её, и мне было страшно представить, что будет,
когда она полностью захватит моё тело.
Перед тем как покинуть пещеру, жрица уничтожила алтарь. Вернее,
как она выразилась, очистила. Приложив к нему руки и направив одно
из своих чудес внутрь камня, она заставила красное сияние
потухнуть, а сам алтарь треснуть.
Поверхность встретила нас светлеющим небом и прохладным ветром.
После ночных приключений мы решили сделать суточный привал и,
отойдя подальше от входа в подземье, разбили лагерь.
Я спросил у жрицы, почему мы не используем кристаллы светлячки
вместо факелов, а она ответила, что те светятся лишь под землёй и
на поверхности от них нет никакого толка. Да и весят такие немало,
таскать их с собой это удовольствие на любителя.
Я много спал в тот день, а когда выспался, мы говорили.
В сердце вожака троггов таился камушек с потрескивающими внутри
красными искрами. Очень похожий на тот, что был добыт мной после
убийства немёртвого латника. Только мой, лежащий в поясной сумке,
был пропитан энергией смерти, светился так же, как светились трупы,
ожившие по воле Риордана.
Такие камни были средоточием магической энергии, и произрастали
там, где этой самой энергии было вдоволь. Серый — в мёртвом рыцаре,
красный — в сердце вожака троггов. Соня показала мне камушек через
небольшой разрез, но вытаскивать его из сердца не стала. По её
словам, из подобного сердца могли получиться занятные штуки, если,
конечно, знать, как их создать. А тот, к кому мы шли, наверняка
обладал подобным знанием.
За разговорами и отдыхом день пролетел незаметно и сменился
спокойной, без всяких происшествий ночью, которую я нагло продрых
целиком, ибо ребята избавили меня от ночной стражи.
На рассвете, мы продолжили путь...
День сменялся ночью, чтобы уступить место новому рассвету. Мы
планомерно огибали Одинокий клык, выходя к нужному склону. Соня
трижды меняла повязки на моей руке за эти дни, но повреждённая
конечность всё ещё болталась в тряпичной петле, покрытая постепенно
заживающими ранами.