Сказанному не противоречит и тот факт, что даже выдающиеся личности, в которых искание времени особенно заметно и благодаря которым оно прокладывает себе новые пути, скорее отдают Ему жизнь, нежели принимают ее от Него. Они наполняют Его речи современными идеями и собственными мыслями примерно так же, как теософия или пессимистическая философия буддизма. Они не показывают Его нам в современном одеянии, а делят Его одежды между собой и облачаются в них. Его толкуют и дополняют как кому вздумается. От достоверных результатов научных исследований, которые вот уже на протяжении целого столетия с поистине беспримерной энергией и тщательностью стремятся выявить историко-филологический смысл слова Иисуса, попросту отмахиваются, называя это пренебрежительно «теологией». Все открывают в Нем свой собственный «скромный талант», и пользуясь Им для подтверждения собственных измышлений, заставляют Его служить их делу. Вместо того, чтобы, ища и вопрошая, приближаться к Нему, прислушиваясь и подражая, учиться у Него, иные подмешивают в этот таинственный источник собственную мудрость, чтобы потом черпать ее из него, изображая из себя пророков. Но такая предвзятость в собственном мнении еще не объясняет произвола современных толкований. Как мне кажется, все дело в том, что нашему времени недостает верного пути, ведущего к пониманию Иисуса.
Также я вовсе не считаю, будто основная причина подобных затруднений в том, что нынешний поиск вышел из-под влияния Церкви. Если бы недоставало всего лишь передаваемого из поколения в поколение ключа к познанию Иисуса, то кому как не Церкви следовало бы тогда открыть врата Его понимания. Но это не так.
Мы никак не можем выйти за рамки «антикварного», аскетического понимания. Нам недостает живой личной связи со словом Иисуса, равно как и его воплощения в делах. То и другое слишком редко становится поворотным событием и путеводной нитью особого образа жизни отдельных людей. Что такое «бóльшая праведность»[1], все еще остается тайной, иначе именно церковники и были бы для сегодняшних Ищущих теми светильниками, которые помогали бы им идти верными путями в ее проявлении.
Так что здесь слово Иисуса не имеет того значения, которое так сильно впечатляет находящихся в ограде Церкви. О Нагорной проповеди судят свысока, считая, что речь идет вовсе не о вере, поскольку сама личность Иисуса в ней не играет никакой роли. И тот, кто опирается в первую очередь на нее, подозрителен. В то же время эти люди не знают, как им быть с очень многими Его высказываниями. Забытых слов Христа предостаточно. Их слушают неохотно. Более того, в последние годы, когда за пределами Церкви можно встретить немало различных умов, вновь обращающихся к Иисусу, в церковных кругах все чаще задаются вопросом, а может ли вообще слово Иисуса быть основой современной морали. И порой ответ на него отрицательный. Налицо два явления: с одной стороны, то высокомерное, то раболепное отношение Церкви к слову Иисуса, а, с другой – его недоступность и бесполезность. Оба они, по моему мнению, говорят об отсутствии живой передачи и правильного понимания Его слова.