Он вновь закружил по комнате. Его охватила ярость, такая сильная, что он едва мог говорить и дышать. Меценат махнул рукой, поощряя Агриппу, который как раз откашливался, чтобы что-то сказать. И моряк заговорил – очень спокойно, прекрасно отдавая себе отчет, что их друг находится на грани нервного срыва. Так оно и было – молодой человек действительно еле держался на ногах, но не мог остановиться, чтобы присесть и отдохнуть.
– Твоя мать написала, что их амнистировали, Октавиан, – сказал моряк. – Закон принят. С мщением ничего не получится, если только ты не хочешь восстановить против себя весь Сенат. И сколько ты после этого проживешь?
– Сколько захочу, Агриппа. Позволь мне сказать тебе кое-что о Юлии Цезаре. Я видел, как он захватил в плен фараона в его собственном дворце в Александрии. Я был рядом с ним, когда он бросал вызов армиям и государствам, и никто не решался пойти против него. У Сената столько власти, сколько мы захотим им дать, ты это понимаешь? Если ничего им не давать, у них ничего и не будет. То, что они называют властью, – не более чем тень. Юлий это понимал. Они принимают громкие законы, и обыкновенные люди склоняют перед ними головы, и все кричат, что это реальная власть… но это не так!
Он покачал головой, его самого качнуло, и он привалился плечом к стене. Его друзья озабоченно переглянулись. Гай Октавиан застыл, прижавшись лбом к холодной штукатурке.
– Ты заболел, Октавиан? Тебе надо поспать, – решительно заявил Агриппа.
Он поднялся, не зная, что и делать. Ему доводилось сталкиваться с безумцами, и он знал, что Октавиан теперь на грани, раздираемый ревущими эмоциями. Его другу требовался отдых, и силач подумывал о том, чтобы дать ему немного опиума. Занималась заря, и они все едва держались на ногах. Октавиан Фурин никак не мог отойти от переполнявшей его ярости, которая сводила судорогой мышцы. Даже когда он стоял, его руки и ноги продолжали дергаться.
– Октавиан? – вновь позвал Агриппа. Ответа не последовало, и он посмотрел на Мецената, беспомощно вскинув руки.
Меценат с опаской подошел к дрожащему молодому человеку. Подергивающимися мышцами тот напоминал ему необъезженного жеребца, и он невольно стал издавать успокаивающие звуки, когда положил руку на плечо своего нервного друга. Дотронувшись до него, Цильний почувствовал, что кожа друга под туникой горит огнем. От прикосновения измученный римлянин обмяк и начал сползать по стене на пол. Меценат подхватил его, но вес оказался так велик, что ему едва удалось удержать друга и уложить его вдоль стены. К ужасу патриция, темное пятно появилось на промежности Октавиана, и резкий запах мочи разнесся по комнате.