Ну, конечно! Густав Валенштайм – известный органист, музыкант, афиши которого были расклеены по всему городу, в особенности же много их было в районе городской консерватории, на тумбе, расположенной как раз напротив кафе-мороженого «Баскин Роббинс», где Глафира так любила бывать и где всегда заказывала земляничное мороженое!
– Я вспомнила, кто вы! Знаю, что Лиза была на вашем концерте в консерватории в прошлом году! И что, сейчас вы тоже у нас в городе на гастролях?
– Да, но… К вам я пришел, к сожалению, совершенно по другому и очень печальному поводу.
– Что-нибудь случилось?
Густав Валенштайм вздохнул. Уставившись в одну точку, он некоторое время сидел молча, вероятно о чем-то крепко задумавшись, поскольку вид у него был грустно-созерцательный, какой бывает у человека, вспомнившего одновременно что-то светлое и трагичное, после чего еще глубже, тяжелее вздохнул, и глаза его при этом увлажнились!
– Я расскажу все Елизавете Травиной, – мягко, словно стараясь не обидеть Глафиру, произнес он.
И как раз в эту минуту распахнулась дверь, и в приемной появилась раскрасневшаяся, с веселыми глазами Лиза. В руках у нее были пакеты, сумки, коробки. Снег сверкал на ее светлых распущенных волосах, выбивавшихся из-под норкового серебристого берета. Белая шубка была распахнута, под ней виднелись черные брюки и розовый свитер.
Увидев сидящего в кресле Валенштайма, Лиза остановилась, пристально вглядываясь в его лицо, пытаясь вспомнить, где она могла видеть его раньше.
Уложив весь свой рождественский цветной багаж в угол приемной, она стремительно подошла к посетителю и в порыве чувств протянула ему руки, как если бы была с ним знакома.
– Вы – Валенштайм, я угадала? – Лицо ее засияло. – Боже, как же я рада вас видеть! Не пытайтесь даже вспомнить меня, мы с вами не знакомы! Но я была в прошлом году на двух ваших концертах! Я в восторге от вашей игры. Знаете, я так долго была под впечатлением Браденбургского концерта! А еще я ужасно рада, что в нашем городе есть орган и что время от времени можно просто пойти в консерваторию и как бы абстрагироваться от всего того, чем ты живешь каждый день, от суеты и всей этой свистопляски, которую мы называем жизнью… Уф… Извините, что-то я заговорилась…
Глафира за спиной Валенштайма делала ей знаки, что, мол, тсс, потише, поспокойнее, потом закатила глаза кверху, пытаясь остудить взволнованную рождественским шопингом Лизу. Но та, поняв ее знаки по-своему, радостно сказала подруге: