– Мне казалось, этот мяч сдулся, – заметила она, бросая яркий оранжево-желто-синий мяч старшему сыну. В последний раз Амелия видела мячик дня три назад – он валялся в углу веранды такой жалкий и скукоженный.
– Он починился, – сообщил Хантер.
– А ты поблагодарил Стеф за то, что она его заклеила? – спросила Амелия.
– Это не она. Он сам починился. Смотри, как я умею! – И он рыбкой нырнул в набежавшую на берег волну. Грант попытался повторить прыжок, но шлепнулся в воду животом, подняв тучу брызг.
Мальчишки возились и плескались на мелководье, пока не устали. Потом они вышли на берег и стали строить из песка средневековый за́мок – с зубчатой стеной, башенками и рвом, который сразу заполнялся морской водой.
– Это чтобы защищать замок от врагов? – поинтересовалась Амелия.
– И от драконов, – ответил Грант.
Хантер закатил глаза.
– Глупый! Никаких драконов не бывает!
– Нет, они есть!
– Не смей называть своего брата глупым, – вмешалась Амелия. – Никогда! Понятно?
– Поня-ятно… Только скажи ему, что драконы – это выдумки.
– Выдумки или нет, но этот ров их точно задержит, – дипломатично заметила она.
Какое-то время спустя они вернулись под зонт и легли на циновку, и Амелия стала читать им сказку. Она прочла одну и начала вторую – из другой книжки, но прежде чем она закончила, Грант уснул, удобно положив голову к ней на колени. Какое-то время спустя Хантер перевернулся на живот и, опустив голову на руку, тоже задремал.
Отложив книгу в сторону, Амелия долго смотрела на сыновей – на свое главное и единственное сокровище. У Хантера были темные, вьющиеся волосы, как у ее отца. У Гранта волосы были прямыми и более светлыми, с легкой рыжиной, как у нее. Глаза у обоих были голубыми, и Амелия уже не раз благодарила за это прихотливые законы наследственности. Меньше всего ей хотелось, чтобы глаза у ее сыновей были карими, как у Джереми. Правда, когда-то глаза мужа ей очень нравились, но это было очень давно – целую жизнь назад, еще в те времена, когда Джереми еще умел смотреть на нее с любовью и обожанием. С тех пор действительно прошла целая жизнь, нет – целая вечность. Во всяком случае, когда Джереми смотрел на нее в последний раз, в его глазах она читала только ненависть и гнев.
Поежившись, как от холода, Амелия постаралась отогнать от себя непрошеные мысли и стала любоваться морем. Потом она откинулась на спину и, обняв сыновей обеими руками, заснула.