– Может, они не там искали? Или не тех спрашивали?
– С чего бы ты начал?
– Расследование лучше всего начинать с места преступления.
Кьяра взяла очки и принялась с отсутствующим видом протирать их о джинсы. Габриель почуял неладное: раздраженная, Кьяра всегда принималась начищать что-нибудь.
– Этак ты их поцарапаешь, – сказал он.
– Стекла запылились, – пустым голосом ответила Кьяра.
– Может, тебе класть их в футляр, а не бросать в сумочку?
Кьяра не ответила.
– Ты меня удивляешь, – признался Габриель.
– Чем же?
– Тебе ли не знать, в каком аду оказалась Мадлен Хэрт. Она сгниет там, пока ее не спасут.
– Пусть отправят другого.
– Других людей нет.
– Нет равных тебе. – Присмотревшись к стеклам очков, Кьяра нахмурилась.
– В чем дело?
– Поцарапались.
– Говорил же, испортишь.
– Ты всегда прав, дорогой.
Надев очки, она посмотрела в сторону города.
– Шамрон и Узи, я так полагаю, тебя благословили?
– Грэм первым делом заглянул к ним.
– Вот ведь хитрец. – Кьяра встала со скамьи. – Мне пора возвращаться. Времени до открытия осталось не так уж и много.
– Ты проделала титаническую работу, Кьяра.
– Лестью ты ничего не добьешься.
– Попытка не пытка.
– Когда я снова тебя увижу?
– У меня всего семь дней в запасе.
– Шесть, – поправила мужа Кьяра. – Через шесть дней бедняжка умрет.
Она наклонилась и нежно поцеловала Габриеля. Потом развернулась и пошла прочь через выгоревший под солнцем сад, плавно покачивая бедрами – словно в такт одной ей слышной музыке. Габриель проследил за женой, пока она не скрылась за пологом брезента. Габриель снова почувствовал, что никуда не хочет уезжать.
Вернувшись в гостиницу «Царь Давид», Габриель забрал у Грэма Сеймура оставшиеся материалы: записку с требованием выкупа, в которой на самом деле не было ни слова о выкупе, диск с признанием Мадлен и две фотографии ее визави из «Ле Пальмье». Плюс к этому он запросил личное дело Мадлен из архива Партии, чтобы его доставили по адресу в Ниццу.
– Как прошло с Кьярой? – спросил Сеймур.
– Похоже, мой брак в еще более плачевном состоянии, чем у Ланкастера.
– Могу я как-то помочь?
– Как можно скорее покинь Иерусалим. Никому на Даунинг-стрит – даже премьеру – обо мне ни слова.
– Как мне с тобой связаться?
– Я зажгу сигнальный огонь. До тех пор меня просто не существует.
Сказав это, Габриель удалился. Дома, в квартире на улице Наркис, он нашел денежный пояс с двумястами тысячами долларов – тот лежал на кофейном столике, на самом виду, а рядом – билет на рейс до Парижа (самолет вылетал в 14:00) на имя Йоханнеса Клемпа (один из любимых псевдонимов Габриеля). В спальне он забрал дорожный набор: модные вещи герра Клемпа, из которых выбрал черный костюм и черный пуловер, для перелета. Потом, встав перед зеркалом, внес кое-какие коррективы в собственную внешность: добавил седины волосам, надел немецкие очки в проволочной оправе и карие контактные линзы – скрыть ярко-зеленые радужки. Через несколько минут он сам себя не узнал, потому как перестал быть Габриелем Аллоном, ангелом возмездия израильской разведки, превратившись в Йоханнеса Клемпа, маленького и вспыльчивого, как сухой порох, мюнхенца.