И вот мнимый покойник встречал Габриеля на пороге своего корсиканского убежища. Келлер был на голову выше Габриеля, шире в груди и плечах. За двадцать лет местное солнце придало его лицу цвет седельной кожи, а море обесцветило волосы. Правда, глаза остались прежние – синие, они принадлежали тому самому человеку, что так пристально смотрел на Габриеля во время лекции, а потом – казалось, совсем в другой жизни – пощадил его дождливой венецианской ночью.
– Я бы предложил пообедать, – с английским акцентом произнес Келлер, – но вы, кажется, подкрепились в доме Орсати.
Келлер протянул руку. Под белой шерстью пуловера бугрились тугие канаты мышц. Помедлив мгновение, Габриель ответил пожатием. Казалось, все в Келлере – от похожих на тесаки рук до мощных, как взведенные пружины, ног – создано для профессии наемного убийцы.
– Что еще рассказал дон? – спросил Габриель.
– Достаточно, чтобы я понял: без прикрытия вам к человеку вроде Марселя Лакруа не подобраться.
– Полагаю, вы его знаете?
– Он как-то подвозил меня.
– До или после?
– И до, и после. Лакруа мотал срок во французской армии, потом чалился в одной из самых страшных тюрем страны.
– Впечатлить меня пытаетесь?
– «Поэтому и говорится: если знаешь его и знаешь себя, сражайся хоть сто раз, опасности не будет»[4].
– Сунь-цзы, – узнал цитату Габриель.
– Вы сами цитировали эти строки во время лекции в Тель-Авиве.
– Так вы все-таки слушали меня.
Габриель прошел в просторную гостиную, заставленную грубой мебелью в белой – в масть хозяину – обшивке. На каждой плоской поверхности лежали стопки книг. На стенах висели дорогие картины, включая малоизвестные работы Сезанна, Матисса и Моне.
– Нет охранной системы? – спросил, оглядываясь, Габриель.
– А зачем она?
Габриель подошел к картине Сезанна – пейзажу, написанному в холмах близ Экс-ан-Прованса, – и нежно провел по холсту пальцем.
– Вы неплохо устроились, Келлер.
– Не жалуюсь.
Габриель промолчал.
– Не нравится, как я зарабатываю себе на жизнь?
– Убиваете людей за деньги.
– Как и вы.
– Я убиваю во имя родины, – возразил Габриель. – И то в крайнем случае.
– А мозги Ивана Харкова по мостовой Сен-Тропе вы тоже во имя родины размазали?
Габриель обернулся и посмотрел Келлеру прямо в глаза. Любой другой сжался бы под пристальным взглядом Габриеля, но только не Англичанин – он спокойно сложил руки на груди и слегка улыбнулся уголком рта.